Газета Завтра 307 (42 1999)

Однако переход Пакистана к военной автократии таит для Запада и целый ряд потенциальных проблем, которые могут возникнуть уже в самое ближайшее время. Дело в том, что в вооруженных силах присутствует, помимо англофильской прослойки, и другое достаточно влиятельное течение, представители которого убеждены в том, что Запад все равно когда-нибудь обязательно "сдаст" Пакистан более важной в стратегическом отношении Индии. К последним, по некоторым сведениям, принадлежал бывший начальник разведки Зия-уд-дин, которого Наваз Шариф собирался назначить высшим военным руководителем Пакистана вместо Первеза Мушаррафа. Сторонники "антизападной" линии настроены на то, чтобы всячески укреплять связи с Китаем, традиционно имевшим враждебные отношения с Индией. Пакистан действительно имел очень тесные связи с КНР в 60-70-х годах, а по некоторым данным КНР даже посодействовал изысканиям пакистанских ученых, создававших ядерное оружие. В той или иной форме контакты между пакистанскими и китайскими военными и деятелями ВПК не прекращались и в 80-х—90-х годах. Примечательно, что до сих пор значительная часть боевой техники, находящейся на вооружении пакистанской армии,— китайского производства. С течением времени обученному в Великобритании генералу Мушаррафу, являющемуся безусловным противником "прокитайской" фракции, будет все труднее сдерживать антизападные настроения, а вероятность прихода к власти сторонников оси "Пекин-Исламабад" будет возрастать. И вполне вероятно, что переворот, происшедший 12 октября,— еще не последний в истории Пакистана.

ДЕЛЕГАЦИЯ ИЗ ИРАНА

Редакцию "Завтра" посетила представительная делегация из Ирана. Руководители ведущих иранских печатных СМИ в первые часы по прибытии в Россию побывали в кабинете главного редактора "Завтра" Александра Проханова, где состоялся содержательный разговор на тему взаимоотношений Исламской республики Иран с Россией. Вопросы иранских гостей показали, что им в общих чертах известна политическая обстановка в России— государстве, являющемся важнейшим геостратегическим соседом Ирана. Обсуждался вопрос: являются ли Россия и Иран партнерами перед лицом новой глобальной американо-израильской фашистской угрозы? Также уважаемых гостей интересовало то, как иранское общество, включающее в себя мощную исламскую компоненту, в состоянии взаимодействовать с русским патриотическим движением. В ходе встречи собеседники пришли к выводу, что духовное взаимодействие русских патриотических сил с исламским государством, созданным Хомейни, есть уже сейчас, когда патриоты еще не находятся у власти в России, и будет сохранено в следующий политический период, когда неизбежно патриоты придут во власть.

Владимир Бондаренко ПЛАЧ ПРОХОДЯЩЕГО МИМО РОДИНЫ (Из цикла “Дети 1937 года”)

Вот еще один миф поколения. Олег Чухонцев. Сразу на языке вертится: "приют убогого чухонца". И знаешь, что не о том, и мало ли какие звуковые повторы бывают. Отбрасываешь эту как бы пародийную пушкинскую строчку, но она вновь лезет тебе на глаза. Пока не осознаешь, что в строчке этой такое уже совпадение, разгадка мифа о Чухонцеве. Для этого надо только на слово "убогий" не с сегодняшних позиций смотреть, когда это слово обозначает нечто пренебрежительное, оскорбительное, примитивное, а прочитать его по старинке, разглядеть в "убогом" библейского "нищего духом", человека, над которым Бог сжалился, или нечто ветхое, отдаленное, вне моды и вне прогресса. Такая юродивая убогость была и у Ремизова, и у Заболоцкого, нечто подобное проскальзывает в прозе Личутина, и, конечно, же подобная убогость близка поэту Олегу Чухонцеву.

Я даже подумал, может, статью свою назвать, не мудрствуя лукаво: "Приют убогого Чухонца", но тут сразу таким постмодернизмом повеяло, пародийностью какого-нибудь Иртеньева или Пригова, всем тем, что явно не любит Чухонцев, и потому от такого названия отказался. И на самом деле, вся поэзия Олега Чухонцева — это не площадь, не город, а — приют.

Он начинал, как "почвенник убогости", этого послевоенного барачно-предместного, скудно-бытового обитания людей. Убогого обитания. Как и его сверстник Александр Вампилов, Олег Чухонцев стал для своего времени поэтом ни города и деревни, поэтом Посада, поселка, предместья, провинциальной окраины. "Сараи, огороды да помойки...", тяжелый послевоенный быт:

Что он слышит, мой мертвый слух?

То ль, что городу знать не ново:

как последний кричит петух,

как худая мычит корова?

Постепенно в этом болотном пространстве провинциальной жизни Чухонцеву стало невыносимо жить, невыносимо выживать, он стал из себя выдавливать, выжимать свое провинциальное житие, он пошел на откровенный бунт, и не столько против власти, сколько против всего уклада.

"Не говори никому, / То, что ты знаешь, забудь, / Птицу, старуху, тюрьму / Или еще что-нибудь..."