Газета Завтра 309 (44 1999)

— Эх, было времечко! Какие мы с Шамановым и Трошевым дела делали. Вот золото мужики. Ничего не боялись. Настоящие генералы! С такими хоть к черту в пекло. Взяли бы без потерь и флаг водрузили. Лучшее время было, когда здесь Шаманов, Трошев и Квашнин кировали. Тогда жили спокойно. А у "чехов" земля под ногами горела. Давили их, как тараканов. Наших бы генералов в Москву, в Генштаб, в министерство, тогда бы не сидели сегодня в этом дерьме по уши. Юрченко, что там со связью?

— Та нема, командир, — откликается откуда-то из угла прапорщик-связист.

— Ну-ну, — безразлично тянет ротный. — Вот ведь анекдот — бригада уходит последней. Полторы тысячи штыков. А полк связи уже две недели как вышел. И все! На всю нашу банду две "радийки" — "шестьдесят шестых" — автомобилей радиосвязи. Больше никакой связи — как хочешь, так и выживай.

Похоже, полуобреченное состояние ротного нисколько не печалило.

…Я часто потом вспоминал этот разговор. Одинокий капитан в брошенном, оставленном Грозном, окруженный боевиками нес в себе такой заряд правды и государственной мудрости, который обжигал своей искренностью и бескомпромиссностью.

Что заставляло их воевать, идти на смерть, принимать муки, когда вокруг безумная Россия воровала, спускала состояния, спекулировала, дралась, пила и, казалось, напрочь забыла о какой-то там войне? Что заставляло русских офицеров и солдат брать чеченские твердыни, голодать, мерзнуть — и это под улюлюканье НТВ и "Московского комсомольца", "Известий" и РТР? И только потом ко мне пришло понимание того, что та война, со всей ее неразберихой, предательством, нищетой и глупостью, для них все равно была войной ЗА РОССИЮ! Это была их форма сопротивления, их вклад в борьбу за единство и целостность государства. И тогда мне открылась еще одна истина. Я вдруг понял, что армия не проиграла чеченскую войну. Нет! Она честно дралась и, несмотря ни на что, побеждала все два года той войны. Но она не смогла ее выиграть с этой властью, с этим "царем", с этими банкирами и царедворцами — с Березовским, Гусинским, Рыбкиным, Лебедем. Армию предали и продали именно потому, что слишком явно и опасно в ней проявились желание и воля воевать и побеждать ЗА РОССИЮ! Слишком опасными показались Березовскому и Гусинскому тридцать тысяч сколоченных в полки и дивизии патриотов.

…Я помню, как ближе к ночи мы с офицерами того блокпоста стали готовиться ко сну. Как привычно они обтерли от сырой патины оружие в пирамиде. Развесили на дужках кроватей разгрузники — так, чтобы удобнее в темноте было быстро облачаться. В койки укладывались, не раздеваясь. Прошла информация, что ночью ожидается нападение "чехов".

И перед тем, как погасить свет, ротный долго и аккуратно укладывал в штабной ящик новенькую карту Грозного.

— Чего ты с ней так? — удивился я. — Все равно скоро сдавать.

— Посмотрим, — задумчиво протянул ротный. — Я лично ее сдавать не собираюсь, чтоб потом по туристской схеме не воевать...

Тогда это пророчество капитана казалось абсолютно несбыточным. Мы уходили из Чечни. И настроение было самое что ни на есть паскудное. Казалось, уже ничто и никогда нас не заставит сюда вернуться. Но тогда я, одинокий фронтовой журналист, не понял то, что происходило в душе армейского капитана. Я не понял, что, выполняя постылые лебедевские приказы и подчиняясь дисциплине, офицеры и солдаты уносили в своих сердцах жажду мести, реванша за позор и унижение их Родины, их России.

Да, русские полки ушли из Чечни. И они унесли в своих сердцах горечь измен, бессмысленных потерь, тупых перемирий и предательств, но на алых своих боевых знаменах они видели отсветы штурмовых стягов, поднятых над дворцом Дудаева, над Гудермесом, Аргуном, Дарго, Самашками, Бамутом, Ведено. Они унесли с собой из Чечни правду этой войны. Память о страданиях своих братьев под чеченским игом, угрюмую жажду реванша и осознанную готовность вернуться и доделать незаконченное теперь.

А значит, война была не закончена. Мы должны были вернуться!

И мы вернулись!