Газета Завтра 31 (1235 2017)

Японская эстетика — заворожённый взгляд на всякое проявление жизни, будь то гора на фоне первого солнечного луча или же последний лист, опадающий с дерева. Умение остановить момент — задолго до изобретения фотографии. Японец пишет и мыслит предельно фотографично. "До чего же прекрасна длинная ветка цветущей вишни в большой вазе. А возле этой цветущей ветки сидит, беседуя с дамами, знатный гость, быть может, старший брат самой императрицы, в кафтане цвета вишни поверх других многоцветных одежд… Чудесная картина!" — констатирует Сэй-Сёнагон, а мы переходим к вазам, которых тут немыслимое разнообразие. Привлекает внимание мощная толстобокая ваза, выполненная в технике "клуазоне" (вариант перегородчатой эмали, ок. 1910, предположительно мастерская Андо Дзюбэя). В Японии этот стиль эмалирования называют "сиппо", что означает "семь сокровищ". Ни слова в простоте! На глубоком вишнёвом фоне — белые цветы. Их много. Они заполоняют практически всю поверхность, но не возникает ощущения перегруженности. Японский умелец знает, где положен предел. Множество парных ваз — с непременным растительным узором.

Японское мировидение — торжество предметности. Вещь или природный объект, явление навсегда обретают самостоятельный смысл. Более того, созерцание прелести — не меньшее искусство, чем создание произведения. У европейцев всё не так — художник и понимает лучше, и видит больше. Он — ментор. Японец, рисующий бутон ириса на закате, равен японцу, наблюдающему всё тот же ирис. Они оба — заложники Великой Красоты. В западной трактовке описание костюма — что-то фоновое, этакая "перебивка", пауза между событиями. Иногда — отображение внутреннего мира героя или указание на катастрофическую бездуховность, безвкусие. В общем, всё что угодно, кроме концентрации на самом платье. Для японца кимоно — это… почти модель вселенной (сакральность!) и вместе с тем — поле для творческой фантазии. Экспозиция даёт возможность увидеть ряд изумительных верхних кимоно. Традиционные одежды во все времена и у всякого народа — многослойны, но только японский ум способен извлечь из этого особую эстетскую радость. "На даме двойная нижняя одежда густо-фиолетового цвета, платье из переливчатого пурпурно-лилового шёлка и ещё одно поверх всех — прозрачное, лёгкое, цвета багрянника. А сзади экипажа свешивается широко раскинутый шлейф с нарядным рисунком", — перечисляет Сэй-Сёнагон, и мы наблюдаем шикарные одеяния с птицами на ветках, горами, солнечными дисками и упоительными лепестками.

Вот дамское кимоно (ок.1880-1890, шёлк, шёлковые и металлические нити, ткачество, ручное крашение, рисунок тушью, вышивка): по низу журавли на озере средь камышей, а выше — чёрное небо, куда направляются птицы. Тут зашифрована история или миф, а всё вместе — пир для глаз. Печально — и тонко. Вот совсем иные краски — одежда молодой женщины (ок.1910, шёлковый креп). Живописные соцветия на столь же яркой ткани — не только цветы, но и волны, и сосна, и всё это в каком-то потрясающем ритме. "Государыня надела поверх трёх нижних одежд багряное платье из блестящего гибкого шёлка и ещё две парадные одежды цвета алой сливы. Одна была заткана плотными узорами, а другая более тонкими. — Не правда ли, к верхней одежде цвета алой сливы лучше всего подходит нижняя одежда густо-пурпурного цвета, — заметила императрица. — Жалко, что для юных девушек это недозволенные цвета. Положим, для цвета алой сливы сезон уже прошёл, но я терпеть не могу светло-зелёные оттенки. Вот только хорошо ли пурпурная слива сочетается с багрянцем?" — задавались важнейшим вопросом героини Сэй-Сёнагон. Синие, красные, лиловые кимоно — хотя я вижу чересчур примитивно, японец подобрал бы с десяток определений, а "блестящие шелка смочены росой…". Белая Фудзи на зелёном крепе, облака, снизу — человечки (ок.1870, ткачество, ручное крашение). Картина мира: гора и люди у подножия. Они — фаталисты.