Газета Завтра 323 (6 2000)

…Армия, умывшаяся кровью в новогоднюю ночь, потерявшая за несколько часов на улицах города сотни солдат и офицеров, большую часть техники, почти разгромленная, деморализованная, цеплялась ротами и взводами за дома и скверы, ценой огромных потерь закреплялась, замуровывалась в бетон, выравнивала положение. Шел январь 95-го. На улицах валялись трупы наших солдат, павших еще 31 декабря, и городские псы, обожравшиеся мертвечины, лениво обнюхивали обгрызанные руки и лица.

…Теперь Грачев, развалясь в кресле посреди теннисного корта, раздает интервью, вспоминает службу. Холеное личико, накачанные ножки, дорогая ракетка… Тела погибших солдат находили в руинах Грозного до мая 95-го. Но они бывшему министру не снятся…

И теперь, в январе 2000, мы вновь берем Грозный. Но сегодня его берет уже совсем другая армия. Обученная, собранная, осторожная. Берет не на "ура", любой ценой, "к юбилею" — методично, дом за домом, метр за метром...

Боевики дерутся с яростью обреченных. Консервный завод (в прошлую войну я жил там, у разведчиков 45-го полка спецназа) трижды переходил из рук в руки. Командиры поспешили отрапортовать о взятии моста через Сунжу, а к утру боевики вновь отбили его. Бои на "Минутке" не утихают две недели.

…Уже никто не помнит, как называется эта площадь по-настоящему. "Минуткой" ее прозвали из-за кафе, стоявшего здесь до штурма. В прошлую войну "Минутку" брала Морская пехота. Был день, когда от черных морпеховских бушлатов, распятых пулями на снегу, рябило в глазах... Нам до площади еще почти километр.

…506-й полк готовится к третьей атаке. Роты накапливаются за непростреливаемыми стенами, бойцы торопливо добивают патронами магазины и пулеметные ленты, готовят "мухи" и "шмели", рассовывают по карманам гранаты из только что вскрытого ящика.. Снайпера, не дожидаясь окончания артналета, расползаются по "лежкам". Сейчас закончит работать артиллерия и полк рванет через улицу, к остовам двух девятиэтажек, где засел духовский отряд. Предыдущие атаки захлебывались на подступах. Плотный огонь прижимал пехоту к земле и приходилось, обкидавшись дымовыми шашками, отступать, вытаскивая на себе убитых и раненых. Двух "двухсотых" и четверых "трехсотых" увезла санитарная "метла" — МТЛБ. Один "двухсотый" остался на нейтралке...

За шиворот сыплется сбитая шальным осколком штукатурка. Беззлобно матерится прапорщик — бывший старшина, а теперь ротный. Он четвертый по счету. Первый ротный погиб неделю назад. Второго ранили позавчера. Третьего — час назад. К вечеру роту примет кто-нибудь из офицеров, пока же рядом никого старше прапорщика нет. Вообще полком 506-й остался только на штабных бумагах. За неделю городских боев из строя выбыла почти треть его личного состава. В ротах осталось по 20-30 человек. В батальонах — 80-100. Число погибших перевалило за тридцать. Люди измотаны, но ни жалоб, ни просьб о замене — угрюмая решимость идти вперед и валить боевиков.

Когда пыль, поднятая разрывами снарядов, осела, выяснилось, что штурмовать уже нечего. Вместо стоявших еще час назад, апокалиптических "скелетов" девятиэтажек перед глазами горбатились обломками стен два огромных бетонно-каменных холма, курившихся тут и там серо-черными дымами. За ними в глубине улицы открылась скрытая до этого пятиподъездная пятиэтажка. И из нее тотчас защелкали выстрелы снайперов.

— Твою мать! — устало выдохнул прапорщик. — Начинай все сначала!

— Эти, что ли, отошли? — спросил об открывших огонь снайперах кто-то из бойцов.