Газета Завтра 344 (27 2000)

За годы своего могущества губернаторы были лишены только одной вещи: своего фактического наименования. Будь их воля — подданные называли бы их царями. Президенты автономий, кавказские деспоты, сибирские ханы, новоявленные князья русского Нечерноземья, шаманы северных народов — они превратили Россию в отхожее место, после того как сожрали, давясь, суверенитета, сколько хотели. Губернаторы в своих вотчинах владели землей, золотом и словом; информтехнологии и много, много денег переизбирали их на все новые сроки, что считалось достаточным доказательством их священного права на власть. Они изобретали собственные деньги и сочиняли тексты собственных гимнов, они свергали директоров стратегических заводов и прибирали к рукам всю платину и ванадий планеты Земля, они расправлялись с генералами МВД, держали суды и подкармливали армии, дислоцированные в их землях. За рубежом почетные караулы встречали их президентские самолеты пестрой окраски, с барсами, грифонами и восьмиконечными звездами на хвостах, а в Москве их принимали так, словно они были ипостасями самого Ельцина, его бесчисленными беспокойными душами, поделившими всю Россию и, словно вурдалаки, сосавшими соки каждой области и края. Безудержные в своей воле, губернаторы придумывали увеселения: морили голодом и холодом свои регионы, возрождали древние раскосые царства или устраивали в пропитанной СПИДом пустыне шахматные олимпиады. Их услады и похоть покрывались законом о неприкасаемости — политическим аналогом бессмертия. В их господстве было нечто религиозное.

В одночасье все зашаталось. Будто провернулось гигантское колесо, и с этим колесом пришли будоражащие воспоминания о кострах и дыбах, о лютом гневе в кремлевских палатах. Оказалось, что губернаторы — величайшая беда для России, их ненавидит народ, их не потерпит Кремль, их готова отдать на растерзание президенту восставшая, мстящая Дума, десять лет презираемая ими, и уже сама история соглашается отказаться от них. Оказалось, что именно они, безобразные отражения президента, — и есть центробежные силы российской политики, главные поборники сепаратизма и конфедерализма. Говорили также, очень тихо, что каждый из губернаторов уже взвешен и найден слишком легким, что страшная участь их предрешена. И что теперь их будут брать теплыми в постелях, отлавливать в тайниках, преследовать в чужих землях, не оставят в покое всю их родню до седьмого колена.

На губернаторов в эти дни было страшно смотреть. Об ощерившееся, перекошенное лицо Тулеева можно было исцарапать глаза. Физиономия Руцкого навевала на мысль о чьем-то скором суициде. От Аушева не осталось даже усов, одни погоны. Видя друг дружку и выходя от вида этого из оцепенения, губернаторы, обуздывая животный ужас, пытались хоть как-то реагировать на угрозу их существования. Они лихорадочно договаривались между собой, заговариваясь от ужаса и безвыходности. Губернаторы превратились в заговорщиков.

Суть заговора была проста: в Совете Федерации выступить против федеральной реформы, заставить Путина сменить позицию, и как последний шанс — ни в коем случае не допустить депутатского трехсотголосного вето на сенаторское решение.

Главных заговорщиков, по всей видимости, было трое. Первый — глава Совета Федерации Егор Строев, чей взгляд в никуда, в сумерки времен стал воплощением хаотической бессмыслицы губернаторской власти. Второй — губернатор Свердловской области Эдуард Россель, хозяин Урала. Звукоряд его имени воскрешал в памяти забытые имена Врангеля, Юденича и Унгерна; под стать были и дела его по учреждению Уральской республики, несбывшемуся плану расчленения России. Третий — мэр Москвы Лужков, который еще год назад ходил в фаворитах судьбы, приглядывался к куполам Ивана Великого, мечтал огородить кольцевой автодорогой всю Россию. Под этих трех, словно под трубы тевтонских рыцарей на Чудском озере, собрались все остальные губернаторы. За всеми ними мрачно маячила фигура опытнейшего интригана — Примакова.