Газета Завтра 344 (27 2000)

Чтобы понять это, достаточно окунуться в пять минут до начала каждого матча — когда исполняются гимны. Столь же честно и чисто государственные гимны звучат лишь в дни военных побед и поражений — больше никогда. То, как пели свой гимн англичане и вместе с ними две английские трети стадиона в Шарлеруа перед матчем с Германией, лучше всего доказало, что на этот поединок они поставили престиж государства. Про тот матч — отдельная история. Англия могла проиграть все остальное (как и случилось), но только не этот матч с немцами. Истерия на Британских островах по поводу спортивной игры имела аналог разве что во времена Советского Союза и идеологических баталий. Германии припоминали все, вплоть до Гитлера и бомбардировок Ковентри; ненависть к немцам на момент начала матча была уже метафизической; высадку английских фанатов в Бельгии сравнивали с операцией в Нормандии, а сам матч — с блистательной победой англичан при Ватерлоо. Игра была отвратительной, сражение было грандиозным, Англия выиграла у Германии 1:0, впервые за 34 года, в такой игре мяч мог забить только капитан команды, для которого этот чемпионат — последний, и Ширер в одночасье превратился из национального героя уже в легенду. Но сражение еще продолжалось, английские фанаты превратили бельгийский городок в зону войсковых действий, 900 самых рьяных из них были после этого высланы из страны, но на высшем, мистическом уровне их поведение оправданно: война есть война.

Иной пример — команда Югославии. Ненавидимая всеми в Европе нация может гордиться своей сборной: после ее игры отношение к сербам наверняка изменится. Югославы сполна проявили в игре свой народный дух: в трех групповых битвах они сражались дерзко, безжалостно и без оглядки, и если уж выигрывали, то сполна, а если проигрывались — то в пух и прах. Их матчи со словенцами, испанцами и голландцами — из области невероятного: такого просто не бывает, чтобы можно было отквитать три гола вдесятером за двенадцать минут или пропустить два решающих мяча на последней минуте матча, или развалиться со счетом 1:6 в заслуженном четвертьфинале.

Через месяц мы забудем подробности матчей, тактических схем, индивидуального мастерства игроков, но еще очень долго будем повторять: "немцы сдулись", "турки прыгнули выше головы", "чехам не повезло", "датчане опозорились", "португальцы показали класс", "норвежцев не жалко", не различая одиннадцать конкретных человек на поле и целые нации, стоящие за ними.

Раньше на время игр боевые действия стихали, потому что они были не нужны: их задачи уже решались путем спорта. Весь прошедший месяц в Европе шла третья мировая война всех против всех, и результаты ее непременно скажутся на будущем континента.

А на другом уровне минувший чемпионат — это красота личного счастья и личных трагедий конкретных футболистов, отдельных моментов и сцен. Они неисчерпаемы, ради них мы и смотрим футбол. Прошло лишь три дня после финала, а в памяти игры сохраняются лишь в виде разрозненных картин, на которых так или иначе проявлено торжество или падение человеческого духа. Это свойство сопричастия: герои и антигерои матчей становятся одинаковы дороги нам, и чем дальше, тем незаметнее различия между ними. Триумф победителей и горе побежденным не разделяются, дополняют друг друга, они немыслимы поодиночке.

Сопричастие переполненных стадионов было бесконечным. Болельщики на трибунах сами по себе — источник страстей и катарсиса. Точно так же, как расщеплять ядро, научатся когда-нибудь извлекать энергию из человеческих страстей; футбольная чаша станет тогда главнейшим реактором этого процесса. Телевизор, с другой стороны, дает то, чего лишены вовлеченные в матч фанаты, — красоту футбола крупным планом, на замедленном повторе. На стадионе можно лицезреть эпическую драму баталии, по телевизору мы видим каждую слезинку ее участников.

Кто не запомнил слезы Ширера от проигрыша в его последнем матче за сборную против Румынии из-за пенальти на предпоследней минуте? Где еще отыскать выражение лица Рауля, похоронившего надежды Испании в матче с Португалией? Как описать трагедию семнадцатилетнего югослава Кежмана, вышедшего на замену и удаленного через сорок секунд после этого? Кто вправе критиковать ярость португальца Фигу, ушедшего с поля после назначения пенальти в их ворота в добавочное время, в сезон охоты "внезапной смерти"? Кто мог знать в момент, когда голландец Клюйверт уже победно вскинул руки перед вторым пенальти в полуфинале, что последует дальше? Можно ли объяснить, почему тренер французов Лемерр после окончательного свистка в финале, казалось, сошел с ума, стоял недвижимо, без лица, не реагируя ни на что вокруг, пытаясь осмыслить происшедшее?