Газета Завтра 359 (42 2000)

Либералы же — "новаторы", стремящиеся изменить традиционные устои общества и модернизировать его, освободив от того, что считают лишним и вредным. Российский либерализм издавна предлагает нашему Отечеству западные модели социальных и экономических отношений (почему-то всегда устаревшие). Среди них важнейшее место занимают требования свободы личности и конкуренции, стремление к максимальному индивидуализму, обратной стороной которого и является атомизация общества и превращение народа в "толпу одиноких". Характерно, что эти ценности, упорно прививаемые на российскую почву еще со времен Чаадаева, а то и царя Петра, так и продолжают оставаться для нас "новациями", хотя на самом Западе они давно перешли в разряд консервативных. Из-за несовпадения наших и западных "консерватизмов" возникает забавная путаница, — например, по "их" представлениям Гайдар и Чубайс — правые консерваторы, а по классическим отечественным меркам — левые и либералы.

Но в течение последнего года в уже сложившуюся политико-идеологическую среду стали стремительно входить представители нового поколения политиков, наиболее заметным представителем которого стал, несомненно, новый президент г-н Путин. Естественно, старое поколение тут же попыталось идентифицировать пришельцев, среди которых оказались и "новые государственные олигархи" вроде Абрамовича, Дерипаски, Мамута , чиновники, как Шойгу, бывшие чекисты и военные, как Иванов или Пуликовский…

И поэтому надо понимать, что сакраментальный вопрос: "Кто вы господин Путин"? — наперебой муссирующийся почти всеми СМИ, обращен не только к президенту, но и ко всей новой генерации политического и экономического истеблишмента.

Но этот вопрос, задаваемый самыми разными людьми и на самые разные лады, до сих пор остается без ответа. Дело в том, что Путин и люди его окружающие никак не вмещаются в рамки консервативно-либеральной дихотомии. Политологи, рассматривающие в лупу каждый поступок и каждое слово президента, с ужасом убеждаются, что Путина нельзя назвать ни патриотом, ни либералом. Пока что он совершает примерно равное количество деяний, которые можно положить на "патриотическую" или на "либеральную" полочки.

Поэтому самые различные элитные группы, привыкшие мыслить шаблонами, выдержавшими испытание временем длиной в полтора века, уже давно требуют от Путина и его соратников некой "определенности".

Но президент, словно не замечает слезных призывов общественности, и та, утомленная мнимой загадочностью его поступков выдвигает миф о политической противоречивости, причина, которой, по мнению Александра Проханова, например, кроется: "в свойствах его психологии. В тайном страхе отшатнуться от порочной среды, которая привела его в Кремль, помечена трупными пятнами ельцинизма, преступлениями против Родины, грехом отцеубийства и святотатства. Страхом порвать с ядовитым племенем и напрямую обратиться к народу. Страхом соприкоснуться с народной стихией, грозной, взрывной, непредсказуемой, огненной, как магма, тяжкой, как оползень, слепой, как землетрясение".

Однако нам представляется, что новому президенту просто не с чем и незачем обращаться к народу. Ведь у него нет никакой сверхзадачи, которая могла бы воодушевить пресловутую "стихию". Путин, как и его окружение, — сугубые прагматики, которые были и будут заняты политическим выживанием. Им, прекрасно осознавшим реалии информационного общества, когда само событие значительно меньше, чем его интерпретация СМИ, важно не единожды "зажечь народ", представ перед массами в облике лидера или вождя, а постоянно более или менее нравится электорату. Ведь это в наше время главная предпосылка прочной политической власти.

Существует мнение, что появление в России поколения "политиков нового типа" не случайность, а лишь конкретный случай общемировой тенденции.

К примеру, "лучший друг" Путина на Западе английский премьер Тони Блэр тоже вызывает своим поведением массу нареканий в идеологической невыдержанности. Ранее позиционировавшийся как типичный лейборист, он во в многих вопросах политики и экономики оказался правее самых "крутых" тори. Обозреватель лондонской Financial Times Джо Рогали весьма удачно и емко назвал этот новый тип политика "виртуальным". Для такого политика гораздо важнее появляться на телеэкране, чем в собственном рабочем кабинете.

Улыбки с сотнями нюансов и разновидностей, соответствующими случаю: торжественная скорбь, решительные интонации, мудрые кивки головой; ироничный взгляд, за которым скрывается немыслимая глубина тайного знания и компетентности, недоступной простому смертному... Эти образы-маски отделаны до мельчайших деталей, доведены до совершенства и представляют собой истинные произведения имиджмейкерского искусства. Их совершенство безошибочно выдает искусственность, которая заметна практически любому зрителю-избирателю-гражданину. Но они не раздражают нас, потому что отвечают нашим эстетическим требованиям, соответствуют нашим тайным чаяниям, растворяют нас в коллективной моральной безответственности и сохраняют нам чувство душевного комфорта.