Газета Завтра 359 (42 2000)

Дорогой наш Борис Ильич! Спасибо за Ваш могучий талант, за крепкую, надежную руку в лихие часы истории, за неизбывную верность всему, что веками роднит Украину с Россией, за Ваше пожизненное служение славянскому слову и нашему братству.

Многая Вам лета. Ваше здоровье!

Редакция газеты “ЗАВТРА”

ДАВНО УЖЕ хочу и даже пробовал написать о ПОЭТЕ и ДРУГЕ так, как лежит на душе: по-человечески просто, без провизорского подбора и дозирования, без старательного пристраивания в тексте слов специального назначения.

Пока еще не выходит. Особенности нашего времени больше всего препятствуют. Пораженные общими "спецназовскими" очертаниями последнего десятилетия, все мы вынуждены озираться: а как бы своей предельной искренностью и открытостью не повредить человеку, уважаемому миллионами людей, но и одновременно испытывающему, мягко говоря, недовольство реальной власти и собственной, и соседней державы (по крайней мере, донедавна, при Ельцине). Вот и приходится отказываться от раскованности, подбирать слова. Вообще, само современное бытие наше своими глобальными выбросами и сплошной радиационностью мнимых величин, красующихся перед обществом на предназначенных явно не им вершинах, с фальшивыми двойными, а то и тройными стандартами, с конфликтным взаимо-действием разных общественных сил, — само это бытие понуждает все-таки уж очень осторожно выражать в словах искренний, душевный порыв в общении с ВЕЛИЧИНОЙ ПОДЛИННОЙ, в размышлениях о НЕЙ. Недопустимо же — как недооценивать ЕЕ, так и открытостью духовных координат, по сути, обозначать точки на фигуре для прицеливания со стороны амбитных и недружелюбных политических сил.

Бориса Олийныка знаю, кажется, всю жизнь, хотя начал читать и впервые увидел его где-то в конце шестидесятых, а лично познакомился только в 1977 году. Знаю, что такое же впечатление извечного присутствия ПОЭТА рядом с собой испытывают многие люди.

Никогда, думаю, не забуду, как десяток лет назад загорелись глаза у давнего моего друга, замечательного польского писателя Збигнева Домино, с каким восторгом воскликнул он: "Так это же Олийнык Борис!", когда впервые в моей квартире увидел несколько подаренных мне книг с одной и той же авторской фамилией. Гость схватил какой-то сборник, начал читать. Сначала молча, потом — вслух. Местами запинался на украинском тексте. И читать стал я. Збигнев завороженно слушал. Сколько бы это продолжалось, не знаю, так как супруга моя после трех-четырех напоминаний почти силком повела нас к вареникам.

О поэзии Бориса Олийныка Домино откликнулся так:

— Это для меня какое-то удивительное явление. Совсем не чувствую ничего чужого, хотя сам так никогда не напишу. Очень редко случалось в жизни, чтобы поэт полностью брал меня в плен или чтобы, доверяясь, вроде бы сам отдавал мне свою душу. К сожалению, я немного читал Бориса и лишь дважды слушал его на поэтических вечерах. Но с первых строк полюбил его как родного человека. Теперь уже не пропускаю ничего из того, что доступно мне в Москве… (В то время мой друг работал советником посольства ПНР в СССР, а Борис Олийнык как раз начал свое двухлетие в Кремле).

Прошло каких-то три года. Я послал Збигневу на его жешувский адрес новую книжку Б.Олийныка, публицистику, самое полное, запорожское, издание "…И увидел я другого зверя, или Два года в Кремле" (российскому читателю более известно под ошибочным, помимо авторской воли, названием "Князь тьмы"). В письме-ответе, которое не заставило себя ждать, среди открыто болючих, тяжелых раздумий о "Белом доме" под обстрелом танков в Москве, о печально известном "Белом братстве" в Киеве, вообще, о том, что происходит в Украине, в Польше и в России, после собственных поэтических строк на украинском языке, обращенных к нашему Тарасу, Домино вновь признался, как предельно точно выразил его отношение к последним событиям в мире и душевное состояние автор присланной книги:

"Думаю, что этот наш прекрасный мир к концу ХХ века совсем ошалел. Борис Олийнык абсолютно прав, особенно в "Послесловии". Передай Борису привет и скажи, что его книга потрясающа в своей правдивости. И пророческая! Пожелай Борису всего доброго. Ты же знаешь, я всегда любил его поэзию, а его уважал и уважаю. Прочитав о "другом звере" — еще больше".