Газета Завтра 380 (11 2001)

то пусть ее судит один только Бог.

Никакой тут гордыни нет! Перед вашим Гаагским трибуналом или парламентской ассамблеей — да. А перед волей Всевышнего — какая гордыня, одно смирение! Ну вот и готов гимн. Как готов?

А самое главное? А припев?! Для народа припев нужен. В отчаянье я поднял взгляд от исписанной вдоль и поперек корявыми каракулями газеты. Уже вечерело. Рядом со мной два бомжа, устроившиеся на детской площадке под грибком, уже разливали что-то в пластмассовые стаканчики. Вечерело. Холодок начинал потихоньку забираться под мою куртку. И тут я понял, что силы на исходе, что на припев меня не хватит, и что без помощи Михалкова я дело не завершу. Значит, надо прославить Отечество по его шаблону, разве что каким-нибудь словечком замаскировать мой вынужденный плагиат. Допустим, вместо "славься" (к тому же какая сегодня слава!) обойтись чем-нибудь попроще — допустим, "здравствуй". Так и напишем: "Здравствуй, Отечество наше..." — только не свободное! Во-первых, подражание будет слишком явным, а, во-вторых, ну какое оно сейчас "свободное"! Да и вообще "свобода" — мираж в любые времена. Пусть лучше будет какой-нибудь банальный эпитет — "привольное", "раздольное" — во! — надеюсь "раздольным" мое Отечество будет всегда, если даже превратится в колонию цивилизованного мира. Но дальше — дальше я уже опять скажу свое, все о том, что мир, хочет он того или нет, но должен быть благодарен моей грешной, ныне разрушенной и все равно необходимой для его же спасения России.

время придет, и в грядущей судьбе

все человечество, жизни достойное,

(может быть, что какая-то часть человечества и недостойна жизни)

Скажет земное спасибо тебе.

Итак, что у нас получилось, подобьем бабки.

1.

Родная Россия, ты наша молитва,

народные силы свои собери,

еще не окончена вечная битва,

последняя слава еще впереди.

Припев:

Здравствуй, Отечество наше раздольное,

время придет, и в грядущей судьбе

все человечество, жизни достойное,

скажет земное спасибо тебе.

2.

Пусть жертвы твои тяжелы и огромны,

но все же от Бреста до Южных Курил

тебя защищают ракеты и домны,

и церкви, и насыпи братских могил.

Припев.

3.

История наша страда и отрада,

в ней кровно повенчаны право и долг,

но если Россия и в чем виновата,

то пусть ее судит один только Бог.

Припев.

Я встал, облегченно вздохнул, перекрестился на закат и со счастливым чувством исполненного долга поехал домой.

В троллейбусе я блаженно подремывал и рисовал в своем воображении такую благостную картину. Посылаю я слова своего гимна в комиссию, а через несколько дней в моей квартире раздается звонок: "Станислав Юрьевич! Вас просит приехать в Кремль президент Владимир Владимирович Путин". За мной присылают какую-то роскошную машину с сопровождением, я сажусь в нее, скромно одетый — в свитере, в джинсах, словом, в той самой одежке, в какой гимн писал. Мы въезжаем через Спасские ворота в Кремль, меня вводят в президентские покои, разукрашенные кистью моего друга Ильи Сергеевича Глазунова. Меня через распахивающиеся двери провожают к кабинету Путина, который своей легкой извилистой походкой идет мне навстречу, улыбается тонкой улыбкой, приглашает к столу. Мы садимся, и он спрашивает: "Расскажите, Станислав Юрьевич, как вам удалось за такое короткое время сочинить такой вдохновенный текст?" Я рассказываю ему, как это вышло, и он в завершении разговора, дружелюбно глядя на меня, говорит: "Да, славная история"... И добавляет: "А какое бы вы вознаграждение хотели, Станислав Юрьевич, за эту работу?" И тут я, как кузнец Вакула из "Ночи перед Рождеством", попрошу у него чего-нибудь самое что ни на есть простое.

— Дорогой В. В.! — скажу я ему. — Два ваших министра — Швыдкой и Лесин — распорядились дать воспомоществование журналам, с которыми конкурирует "Наш современник" — "Новому миру", "Знамени", "Октябрю" — по два с половиной миллиона рублей на год. Соблаговолите, чтобы и "Нашему современнику" была оказана помощь в тех же размерах. Я тогда хоть Распутину и Белову приличные гонорары смогу уплатить.

Владимир Владимирович понимающе улыбнется и скажет: "Ну какие пустяки, считайте, что дело решенное".

— А деньги откуда? — спрошу я. — Ведь у государства ни копейки, все пошло на борьбу с холодами.

— Деньги энтэвэшные, от Гусинского, — ответит Путин, — мы их все-таки раскололи! — И увидев, что я несколько обескуражен, тут же утешит меня:

— Берите, не сомневайтесь. Деньги не пахнут!