Газета Завтра 40 (1192 2016)

А нужна она для единственной и очень важной цели — научить читать более-менее сложные тексты, которые надо толковать. Собственно, филология когда-то и возникла как искусство толкования старинных, религиозных текстов, недоступных для непосредственного восприятия.

То, что понятно само по себе, дети сами могут читать. Кстати, "Война и мир" — довольно понятный роман. Историософские рассуждения Толстого тоже вполне постижимы. Но, разумеется, нужны комментарии учителя. Вероятно, существуют хорошо прокомментированные издания для школьников. Когда-то я прочитала "Божественную комедию" в издании для итальянских школьников. И я, иностранка, всё прекрасно поняла. Там толковались все аллюзии, символы — и всё стало ясно. Именно разбирать, вникать в текст, извлекать из него идеи и знания — для этого нужны уроки литературы. Никакой иной пользы в них нет.

А коли так, то скажу ужасную вещь. Довольно безразлично, какие именно произведения изучать. Важно, чтобы они были литературно качественные и чтобы учитель сам их понимал. Если набор этих произведений живёт долго, то нарабатывается практика толкования.

Совершенно нет никакой нужды изучать современные произведения. Можно вообще остановиться на ХIX веке. Остальное — прочитают сами. Главное — чтоб не боялись читать что-то такое, что трудно и не сразу понимается. Если этот навык есть, если есть привычка к таким — неочевидным — текстам — прочитают всё, что захотят. "Как же так, вы хотите лишить детей творений Цветаевой, Маяковского, а также наших замечательных современников!". Те, кто так говорит, молчаливо подразумевает, что по выходе из школы человек будет читать разве что романы автора с говорящей фамилией Деревянко, а что замысловатее — то будет откладывать в сторону: нудьга. Да, такое случается часто. Это значит, что литературой в школе занимались плохо.

В романских странах, во Франции особенно, вся литература традиционно сводилась к толкованию текста. Сейчас во всём мире всё упрощается, люди перестают читать своих классиков. Их просто не понимают. Испанцы, например, не понимают Сервантеса.

Наша традиция — несколько иная. Она ведётся, видимо, от социологической критики, восходящей к Белинскому и Добролюбову. Это, скорее, историко-философско-социологические умопостроения по поводу текста. Дело неплохое и полезное, но главное, всё-таки, — текст.

Знание базовых текстов своей культуры — формирует единый народ. Русские — все те, кто знает, кто такой Евгений Онегин, Пьер Безухов и фамусовское общество. В 90-е годы многое из этого было выброшено с корабля современности. Помню, в те годы мы с сыном смотрели в театре "Горе от ума", которое он "проходил" в школе. Вышли из театра, я что-то говорю и произношу известный монолог "Не образумлюсь, виноват". "Ты что, наизусть, что ли, это помнишь?" — удивляется сын. Его изумлению не было предела, когда он узнал, что этот текст до эпохи плюрализма и прав человека знал каждый русский. Такие тексты — это позывные, по которым опознаётся "свой-чужой". Нет этого — и народ культурно рассыпается. Отсюда, между прочим, вытекает простая мысль. Нужно отобрать тексты патриотические и по возможности духоподъёмные, внушающие уважение и любовь к своей стране.

Так что набор текстов, подлежащих школьному изучению, должен быть стабильным и долгоживущим. Оно и проще для всех: и для учеников, и для учителей. Обсудив один раз, надо принять окончательное решение и прекратить обсуждение. Что-то, наверное, можно заменить: например, из Островского я бы взяла не "Грозу", а "Бешеные деньги", а из Тургенева — не "Отцы и дети", а "Дым"; впрочем, всё это — лишь моё личное мнение.