Газета Завтра 416 (47 2001)

Как возникло это противопоставление? Государство русские были вынуждены образовать по причине враждебного окружения. Для этой цели они призвали варягов и передали им (князю) всю политическую власть. При это они сами, сознательно отделили "землю" от государства, которое живет "внешнею правдою" — создает внешние правила жизни, предписания и прибегает к принудительной силе. "Земля" и государство существуют таким образом параллельно друг с другом, в условиях диалога и союза. За "землею" — совещательный голос, "мнение народное", за властью, царем — окончательные политические решения. Отсюда, кстати, и известный тезис славянофилов, который, по их убеждению, и должен лежать в основе нормального, правильного обустройства России, а именно: "власть — народу, мнение — народу".

Таковое убеждение, кстати, и предопределило отношение Аксакова к реформам Петра I. Если сначала мыслитель восхвалял царя-реформатора как освободителя русских "от национальной исключительности", то потом возненавидел его реформы, поскольку тот нарушил гармонию между "землею" в виде Земских Соборов с их общенародным "мнением" и государством в лице государя. Что же касается неприятия Аксаковым "национальной исключительности", то тут никакого противоречия с его патриотическими чувствами нет. Просто эту самую исключительность он понимал по-своему, он видел ее не в этнографических особенностях (которые не самоценны), но в том, что в русском народе общечеловеческие начала развиты выше, чем у других народов, что ему присущ "христианско-человеческий дух". Истинно христианское смирение русского народа Аксаков видит в том, что каждое свое достижение (победу в сражении и т.д.) он приписывает не себе, а Богу, и прославляет Его крестными ходами, молебнами и закладками церквей. Памятников своим великим людям он не ставит, в лучшем случае храм по поводу того или иного их свершения.

Это, полагал философ, решительно отличает истинную Русь от западноевропейских народов, которым свойственна или национальная исключительность, или же, как реакция против нее, космополитизм, отрицание национального начала. И то, и другое — плохо, не имеет перспективы.

Таким образом, русский народ, по мнению Аксакова, может и должен послужить примером остальному формально христианскому миру, его достоинства имеют общемировое, глобальное значение.

Вершиной именно такого религиозного толкования русской идеи стали труды крупнейшего русского философа-богослова В.С. Соловьева. Он довел этот поиск до логического конца — до принципа "свободной теократии".

Это, по Соловьеву, есть сам идеал общественного устройства, когда в обществе нравственный авторитет принадлежит церкви и ее верховному представителю (патриарху), государственная власть — царю, а живой совет с Богом — пророкам, которые, по мнению философа, обладают "ключами будущего". И коль скоро Соловьев говорит о теократии, то он все договаривает до конца: государство, по его мнению, должно быть подчиненно церкви. Иначе ведь и быть не может: поскольку видимая, то есть реальная церковь, есть "действительная и предметная форма Царствия Божия", она же — "живое тело Божественного Логоса"…

Почему именно теократия есть сама суть русской идеи?

На этот вопрос Соловьев отвечал так. По его мнению, в человеческом общежитии действуют "три коренные силы", три социальные тенденции. Одна из них — центростремительная, которая стремится подчинить человечество одному верховному началу, уничтожив все многообразие частных форм, подавив свободу личной жизни. Иными словами, говорит мыслитель, ее цель: "один господин и мертвая масса рабов". Вторая сила — центробежная, которая отвергает вообще какие-либо общие, объединяющие начала. Ее торжество означало бы "всеобщий эгоизм и анархия, множественность отдельных единиц без всякой внутренней связи".