Газета Завтра 441 (19 2002)

В сердце нашего народа кровоточащим осколком сидит вопрос о жертвах. Но, выборочно сострадая прошлому, мы продолжаем вести гражданскую войну в собственных душах. Противоестественно для Церкви на общероссийском уровне служить панихиды лишь по жертвам красного террора — ведь в гражданской войне участвовал один и тот же православный народ! А как же быть с десятками тысяч людей, замученных, например, при Колчаке в Сибири, на Урале, в Приволжъе? Куда списать жертвы карательных экспедиций таких подручных Колчака, как атаманы Семенов, Анненков, генералы Розанов, Красильников и Волков? Как совместить в нашем христианском сознании состоявшийся 7 февраля 1999 года Крестный ход с участием духовенства в память гибели Колчака и ту нечеловеческую жестокость, с которой были истреблены колчаковцами десятки тысяч православных русских людей?

По официальным данным, только в Екатеринбургской области армия Колчака уничтожила не менее 25 000 человек. В Кизеловских копях было расстреляно и погребено заживо 8 000 человек, в Тагильском районе замучено около 10 000 человек, в Екатеринбургском уезде не менее 8 000.В конце 1919 года после поражения Колчака от Красной Армии командование Чехословацкого корпуса поспешило отмежеваться от колчаковщины. И 13 ноября 1919 года в меморандуме "союзным державам" генералы мятежного корпуса написали следующее: "Под защитой чехословацких штыков местные военные русские органы (то есть колчаковские власти) позволяют себе такие дела, от которых весь цивилизованный мир придет в ужас. Выжигание деревень, убийство русских мирных граждан целыми сотнями, расстрел без суда людей исключительно только по подозрению в политической нелояльности составляют обычное явление, а ответственность за все это перед судом народов падает на нас за то, что мы не воспрепятствовали этому бесправию".

Если сравнивать белый и красный террор, то со стороны большевиков он не мог носить тот бессмысленно-хаотический характер, о котором сообщают нам либеральные писатели. В отличие от Белого движения большевики организовали государство, оно имело своих представителей во всех органах власти и армии. Поэтому все действия совершались по закону. Таких единых твердых законов не было у Белого движения :в бандах Дутова казнили по закону Дутова, у Колчака — судили по закону Колчака (адмирал организовал военно-полевые суды и офицерские "тройки" для расправы), атаман Краснов убивал и казнил также по собственному почину.

В тех местах, где была установлена Советская власть, действовал закон. Другое дело — характер процедуры суда, здесь применительно сравнение с военно-полевыми судами Столыпина, с той лишь разницей, что в I918-I9 годах шла гражданская война, а во времена Столыпина, когда было казнено более 5000 человек, никакой войны не было — это был просто акт возмездия над крестьянами, доведенными до бунта и отчаяния крайней степенью бесправия.

Многих жертв и страданий стоило русскому народу трагическое падение самодержавия. С разрушением плавного фундамента российской государственности — монархии — легко рухнул, по словам С. Франка, весь русский общественный строй и господствовавшая бытовая культура.

Освобожденная от царской присяги русская армия в кратчайшие сроки превратилась в миллионную толпу дезертиров, хлынувших в Петроград, Москву и другие крупные города России. Эти вооруженные деморализованные массы, прошедшие жестокую школу войны, быстро превратились в питательную среду для беспринципных политиков, которым были чужды интересы нации. Кроме того, Керенский, глава Временного правительства, освободил всех заключенных в Москве и Петрограде. Тюрьмы опустели. Множество злодеев и всяческого сброда, соединившись с сотнями тысяч опьяненных войной и свободой дезертиров, стали совершать те страшные преступления против имущих сословий, которые сегодня пытаются списать только за счет Советской власти. Неприглядную картину духовно-нравственной деградации российского предоктябрьского общества дает церковный историк Владислав Цыпин: "Города и села заполнили толпы потерявших человеческий облик людей, озверевших дезертиров, которые поодиночке и бандами грабили и сжигали усадьбы, пытали и убивали их владельцев, часто стариков и детей. В своем остервенении дезертиры покушались на монастыри и храмы, расхищали святыни, совершали над ними кощунственные надругательства. Одним из первых священномучеников российской смуты был священник Григорий Рождественский, сельский пастырь из-под Орла. В начале сентября бандиты зверски убили его вместе с племянником на глазах у матушки, забрав деньги, убежали, когда услышали набат. Собрались прихожане и, увидев плавающих в крови пастыря и юношу, стали второпях тащить все, что осталось после разбоя: овес, рожь, яблоки — оставив осиротевшую матушку нищей .Целая деревня превратилась таким образом в шайку грабителей". Добавим, что никакой Советской власти в это время и в помине не было.