Газета Завтра 457 (35 2002)

В пятницу, 23-го, снова в 15.30, у здания ЦК опять собирается толпа. На этот раз действуют более организованно. Заблокировали все выходы. Покидающих здание женщин освистывают, вырывают у них сумки, обыскивают. В 16.00 по внутреннему радио заговорил какой-то гебист из команды Г.Попова. Сообщил, что, по согласованию с Президентом СССР Горбачевым, принято решение о "приостановлении функционирования здания ЦК КПСС". Всем сотрудникам предложено покинуть здание до 17.00, взяв с собой только личные вещи. Неизвестно, можно ли будет вернуться еще раз. У многих в кабинетах остаются рабочие библиотечки, какие-то архивы. Через внутренний двор ЦК к выходу в Никитников переулок потянулись люди. У ворот — знакомые ребята из комендатуры. Предупреждают не вступать ни с кем в разговоры. По ту сторону массивной ограды ликует взвинченная толпа. Пытаются обыскивать. Распорядитель с трехцветной повязкой на рукаве призывает к порядку. Немного впереди меня за ворота вышла средних лет женщина. У нее из хозяйственной сумки выхватили сверток. Оказалась, упаковка мясного фарша из буфета. Моментально разметали. Гогот, свист, крики: "Зажрались!.." Под этот шум я без приключений вышел через проходную, смешался с толпой, огляделся. У разных подъездов на охране стоят и сидят группки молодежи, все с трехцветными повязками. Было заметно, что свой революционный долг они исполняют с удовольствием. Много людей любопытствующих, праздных. Много тех, кого раньше называли "деклассированными элементами". Очень активны женщины, скажем так, второй свежести. Что-то требуют, горячатся. Самый главный, 2-й подъезд ЦК, над которым пока еще желтеет золотом надпись "Центральный Комитет КПСС", отделен от сравнительно небольшой толпы переносными ограждениями. За ними — милиция и снова распорядитель с трехцветной повязкой. Толпа не очень кипит энергией. Мое внимание привлекла пожилая женщина. Высокая, жилистая, о таких говорят иногда — изработанная. В странной для центра Москвы одежде, похожей на русскую телогрейку. Я много видел в жизни похожих женщин. В колхозе, где работал отец; на шахте, где довелось поработать самому; позже среди укладчиков железнодорожных шпал в Подмосковье. Эта женщина была настроена очень воинственно, на худом сером лице решимость. Она выкрикивала в сторону подъезда: "Пусть выходят!". Улучив момент, черт знает почему, я спросил: "Кто пусть выходит?". Женщина оглянулась на меня, и ответила: "Начальство ихнее". Я кивнул в сторону двери: "Его там нет". Она недоверчиво спросила: "А куда же они подевались?". Я сказал: "Кто куда. Горбачев и Яковлев в Кремле. Шеварднадзе у себя в министерстве. Ельцин в Белом Доме. Бывал здесь часто Гавриил Попов, но и он давно переехал. Никого нет". Тогда она, уже не очень уверенно, спросила: "А где Ивашко?" Я на это: "А зачем вам Ивашко? Он больной и вообще тут ни при чем". Тогда она отвернулась, и принялась смотреть на подъезд молча. В эту минуту мне стало ее жутко жалко, ведь ее снова обманули.

Днем и вечером на телеэкранах мерцало блиноподобное, с обвисшей серой кожей, лицо академика Яковлева. Над маленькими острыми настороженными глазками навис густой бурелом бровей. Ни дать ни взять — страшила из "Вечеров на хуторе близ Диканьки". Профессионально клеил политические ярлыки "путчистам", требовал крови и доносов. Когда-то партия и Советская власть нашли его в деревенском навозе, вытащили, отмыли, обучили, вознесли на вершину власти. На свою голову. Сейчас посмотришь на него — немолодой человек, повидал виды, академик. А в душе все одно: был и навсегда остался кондовым представителем известной на Руси породы деревенских сутяг и христопродавцев, испокон веку ненавидимых русским крестьянством. Под заклинания Яковлева столичный образованный слой бросился на всякий случай делать доносы на ГКЧП. Доносили много, с пониманием. Из множества слышанных мною на эту тему поучительных историй больше других задела та, которую поведал как-то под настроение Олег Шенин. По его словам, еще работая в Красноярском крае, он познакомился по стечению обстоятельств с семьей Валерия Чкалова, знаменитого советского летчика. Шенины и Чкаловы быстро подружились семьями. Ездили друг к другу в гости, в Москву, в Красноярск. Обычная история. Когда пришло время Олегу Семеновичу в камере "Матросской тишины" знакомиться с материалами своего "путчевого дела", он, среди прочих бумажек, с изумлением обнаружил и донос, написанный на него в 1991-м сыном Валерия Чкалова Игорем, другом семьи. Оказывается, тот мельком увидел Шенина выходящим из кабинета Павлова, и на этом основании составил донос о причастности Секретаря ЦК КПСС к попытке военного переворота. Трогает в этой истории не тривиальный сам по себе факт предательства со стороны "друга семьи", а не воспринимаемое на слух нормального человека сочетание слов: "Чкалов" и "политический донос". Сейчас, говорят, младший Чкалов летает летчиком в Канаду, уважаемый человек.