Газета Завтра 470 (48 2002)

Ну, а с начала войны — в армии, в политуправлении. В политических должностях он и прошел весь путь от Кавказа до Германии. Генералом стал, на Параде Победы участвовал. Дальше — первый секретарь Запорожского и Днепропетровского обкомов партии. С 1950 года в Молдавии — первый секретарь ЦК Компартии республики. Здесь я с ним и познакомился. Скоро позвал к себе работать помощником. Речи-то писать он был небольшой мастак. Ему писарь нужен был, ну и советчик. Мне, откровенно говоря, идти к нему не хотелось. В ту пору Черненко был заведующим Отделом пропаганды. Его из Москвы прислали после окончания ВПШ, хотя жил он прежде в Красноярском крае.

В.Б. Сегодня идет огромная почта. Вы знаете, сколько в ЦК вообще пишет людей? Свыше миллиона писем в год. Но что удивительно? Люди возвращаются к идеям периода Брежнева, Андропова и особенно почему-то Черненко. Черненко-то вы знаете хорошо.

В.Г. Ну, к идеям Черненко возвращаться — пустая трата времени. Что касается его теоретической грамоты, то это, конечно, домострой, как говорят. Как-то захожу к нему. У Черненко кто-то сидел, и он мне с гордостью говорит:

— Виктор, поздравь меня, я заочно закончил факультет Кишиневского пединститута.

Думаю: "Боже мой, да он оказывается и грамотешки не имел". ВПШ давала партийное образование. Имелось ввиду, что высшее уже есть, а у него ничего не было. Вот так мы с ним познакомились. Близких отношений никогда не было. Но то, что я знал его слабости, тащил за уши вверх, дало ему основания и бояться меня и, думаю, ненавидеть.

В.Б. Кстати, я так и не понял: как он появился в поле зрения Брежнева? Что за метаморфоза произошла?

В.Г. В 1957 году он примчался ко мне в Москву. Какой-то весь затравленный. Попросился на прием. Разговорились. Сидит и плачет. Знал его лет десять. Правда, я раньше него был в Молдавии. Я в 1945 году там появился, а он в 48-м приехал. Я заведующим сектором в ЦК Молдавии работал. Одновременно по совместительству был редактором журнала "Литература ши арта". И, вообще, в ЦК слыл главным писарем. Когда Черненко приехал, я как раз был болен. Ребята приходили, говорят: "Вот не было заведующего отделом. Теперь появился". Он меня не подпускал ни к себе, ни к Брежневу, ни к кому. А мне-то что? Зачем мне Брежневу глаза мозолить? Если бы я начал жить сначала, я бы лучше всего остался, как начинал — директором средней школы…

В.Б. Виктор Андреевич, у меня сложилось впечатление, что и сам Брежнев не очень разбирался в теоретических вопросах. Ошибаюсь, или все-таки подобные суждения имеют под собой почву?

В.Г. Неловко как-то говорить, но это так. Да и откуда он мог основательно что-то знать? Разве в мелиоративном техникуме такому учили? Или в металлургическом и техникуме, и институте, которые он заканчивал, основательно марксизм изучать не пришлось? А потом индустриализация, строительство новых заводов, партийная работа, фронт, восстановление промышленности в областях, республиках. Но не он один основательной теоретической подготовки не имел. Думаю, Сталин, Молотов, Каганович, разве еще Шепилов, — были последними руководителями, глубоко разбирающимися в теории построения социализма. Хрущев вообще был малограмотен. Не очень сильно продвинулся в этом вопросе. Андропов имел неплохую подготовку. О Черненко даже говорить не хочу. Соратники Брежнева — тоже практики. Вообще-то это было поколение практиков. На них держалась страна. Сколько построили заводов, фабрик, шахт, электростанций, разрабатывали нефтяные и газовые месторождения. А оборонное дело? Какие махины были Устинов, Славский, но разве они помнили, что и где сказал Маркс или Ленин? Ни Кириленко, ни Гришин, ни Тихонов ничего не понимали в теории построения нового общества. Отсюда и стратегические ошибки. К чести Брежнева, он оперировать теоретической терминологией и не хотел. В докладах ему ученые мужи, бывало, "завернут" что-то из основоположников, а он прочитает и просит: не смешите людей, не делайте из меня теоретика. Для этого и держали Суслова. И Хрущев, и Брежнев. Документы не выпускали в свет, пока Михаил Андреевич не посмотрит. При ошибке — позор, хотя и при Суслове были промахи. А он, как хранитель истины, с годами замшел.

Брежнева скоро перевели в Москву, и он позвал меня работать с ним. Я долго думал, сомневался, но, в конце концов, согласился.

Обстановка в республике скоро стала меняться. После известных записок Берии в Молдавии произошла сильная вспышка национализма. Черненко, как я говорил, примчался ко мне и умоляет:

— Слушай, помоги мне. Приходят молдаване и говорят, что я 8 лет сижу, место занимаю. Наглостью их бог не обидел. Помоги куда-нибудь уехать, только в Россию. Куда угодно.