Газета Завтра 507 (32 2003)

— Господи Боже Исусе, помилуй меня!

Спросишь, откуда такой опыт? Из моих кошмаров.

В.Б . Поэма написана с соблюдением норм Православия, или же ты вводил иноверческие элементы? И зачем ты ввел в русло православия Сизифа, а китайский мудрец Лао Цзы прозревает у тебя о вере Христовой?

Ю.К . У искусства свои законы и нормы. Но думаю, что я шел в русле Православия. В любой религии есть свои праведники и мученики. Но я отвечу словами английского филолога и историка религий Макса Мюллера: "Почти все религии присваивают себе фарисейский язык лицемерия, одно только христианство, будучи религией человечества, позволило нам открыть следы мудрости и доброты Божьей в судьбах всех человеческих рас и распознать в самых низших религиозных верованиях не дело факторов и влияний демонических, но что-то такое, что указывает нам на божеское управление, что заставляет нас сказать вместе со святым Петром: "Бог не благоволит к отдельным лицам, и из всего народа тот, кто Его боится и исполняет свою обязанность, будет Им выслушан по справедливости". 

А Лао Цзы мне близок по воззрению на пустоту и формы потенциального заполнения. В начале "Пути Христа" есть символ чаши — форма потенциального заполнения по Лао Цзы. Мария, зачавшая от Духа Святого, с тайной радостью чувствует, как в пустоте ее чрева растет плод. Вот эта чаша: 

Чашу пустую поставит она пред собой

И наполняет по капле водой дождевой.

С тайною радостью смотрит на полную чашу,

Будто в ней видит счастливую жизнь — но не нашу...

Долина ада — тоже символ заполнения. И о вере святой и простой Лао Цзы прозревает — во всяком случае, в поэтической реальности поэмы. 

В.Б . Какая тьма живет в сердце поэта?

Ю.К . Это Христос говорит: "В сердце поэта есть тьма, но не самая тьма". В самой тьме находится Сатана. А тьма в сердце поэта... Надо полагать, она та же, что и в Пушкине: 

Воспоминание безмолвно предо мной

Свой длинный развивает свиток:

И с отвращением читаю жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

В.Б . Несколько раз у тебя проскакивает: " И задремал во мгновение века сего... " И еще: " Жестко я спал, разметавшись во всю круговерть... ", " Я проснулся в тревоге... " Когда ты просыпаешься, где ты оказываешься? Переходишь из одного сна в другой? Поэма как система сновидений?

Ю.К . Сны — тоже реальность, но особого рода. В моем творчестве много сновиденческих образов. В поэме сны не раскрыты, кроме двух, но это всего восемь строк. Мне приснился вертящийся глобус, "земля без небес" и сон Льва Толстого. Я даю возможность будущим поэтам написать остальные мои сны. Хотя бы сон в ожидании Христа — Он вот-вот выйдет из могильной пещеры. Мне, наверно, не какие-нибудь пустяки снились. 

В.Б . " Все мы играем чуть-чуть, а зачем — неизвестно... " Поэма — это тоже игра?

Ю.К . Ты начитался игровой "современной" прозы, и тебе всюду мерещится игра. Нет, поэма — не игра. Если она играет, то как волны в море. Как стихия — издавая эпический гул. В аду идет игра, черти играют грешниками, дергают их за невидимые нитки. На кон поставили царя Петра. Жаль, что я не изобразил Лефорта, воспитавшего молодого царя в нерусском духе... Тут я стою на точке Православия. Которое осуждает бесовские игры и плясы, а значит и театр, а вместе с ним Шекспира — тот отлично знал законы сцены и умело выдавал свои страсти напоказ, даже на площадной показ. Конечно, Шекспир весьма велик, но не выше Голгофы. И было что-то в нем от публичной девки. Почитай мысли В.В.Розанова о проституировании литератора и о внутренней пустоте актера...

Мир — не театр. Бог летит, как стрела. На колени! 

В.Б . Место Востока и Старца Горы в твоей поэме?

Ю.К . Окольное место. Восток темен. Ни в одной части света, а только там мог возникнуть образ священного белого камня, почерневшего от прикосновения грешников-паломников. А старцев Горы было несколько, и все они были лицемеры и сатанисты. В поэме — это нарицательный образ. Он напрямую связан с Чечней, выпадающей в ад, как кровавый осадок.

В.Б . Твоя трактовка всей русской истории, от Ивана Грозного до Петра, от декабристов до большевиков — дает широкую картину отрицания. Влиял ли на тебя кто-то из историков? Или это твое видение истории и ее личностей?