С большинством фотографий, снятых Кривцовым, я тем или иным образом был знаком до того момента, когда мы договорились, что напишу я текст к его альбому. Но, положа руку на сердце, чувствуя высокий профессионализм мастера, скрупулезность в работе, переходящую иногда на взгляд непосвященного человека в определенное занудство, и ни на кого не похожую манеру светописи, возведенную им в абсолют, знакомство мое с творчеством Павла Кривцова было поверхностным, ограниченным разглядыванием его снимков в периодической печати, чей уровень всегда оставляет желать лучшего, да немногих оригинальных отпечатков, показанных мне скуповатым, требовательно относящимся к своим работам мастером.
Доводилось и мне попадать в кривцовский объектив, когда снимал он открытие реставрационных выставок, встречи в редакции "Советской России" — лучшей отечественной газеты в семидесятые-восьмидесятые годы. Получая иногда от автора в дар отпечатки, я ни разу не усомнился в высоком качестве фотоматериалов, вышедших из лаборатории Кривцова.
Минувшей осенью, после многих лет болезни и вынужденного одиночества, оценив, как высший Господень дар, возможность двигаться, словно заново рожденный и бесконечно счастливый, отправился я в длительное путешествие по России, по которой не просто соскучился, а в прямом смысле этого слова истосковался.
В свой маршрут включил я и посещение заповедных мест Тульской губернии — музеи в Поленове и Ясной Поляне. Пока я болел, ушел из жизни Федор Дмитриевич Поленов, с которым меня связывали годы совместной работы во Всероссийском обществе охраны памятников. Помолившись на его могиле, положив цветы к захоронению одного из моих учителей — выдающегося русского балетмейстера и художника Касьяна Ярославовича Голейзовского, отправился я в гости к графу Владимиру Толстому, пригласившему меня в имение по случаю очередного дня рождения своего великого предка.
И здесь я попал в твердые руки Павла Кривцова. "Сниматься на карточку" занятие не из самых моих любимых, не доставляющее никакого удовольствия. Но когда снимает Павел, невольно становишься соучастником полумистического действа, творимого им неспешно, обстоятельно, а главное с полной душевной отдачей. Мне так понравилось наблюдать, как фотограф выбирает место съемки, ищет оптимальный ракурс и наиболее подходящее освещение, что я забыл об усталости, стоя у огромного яснополянского дерева и стараясь помочь мастеру. Так же восхищенно наблюдал я в молодости за магическими движениями кинокамеры Вадима Юсова на съемках "Андрея Рублева", которые мне довелось консультировать. Есть много общего у двух этих художников и в манере держаться, и в твердости, столь необходимой в их деле, и в просветленности глаз, фиксирующих снимаемые объекты, и даже в неторопливом способе общения с окружающими.
В обыденной жизни чудес не бывает. Свидетельства святости, даруемые Богом, — лишь зримые напоминания о вечности бытия, бесплотные знамения Творца, указующие людям пути к духовному совершенству. В повседневной жизни случаются озарения, ради которых стоит терпеть невзгоды, прощать несправедливые обиды, помогать оступающимся, верить единожды солгавшим. Духовные прозрения навещают меня, как и всякого человека, крайне редко, иначе они превратились бы в прозаические жизненные моменты. Зато после таких встреч и открытий знаков вечности окружающий мир раздвигает свои горизонты, словно отрывает тебя от земли, позволяя увидеть необъятное и неземное.
Одной из таких встреч-открытий стал день, когда Павел Кривцов принес ко мне в мастерскую несколько десятков своих фотографий, приготовленных для показа на выставке и отпечатанных на высочайшем профессиональном уровне.
Рассматривание драгоценного собрания продолжалось несколько часов. Обычная суета рабочего дня, густо сдобренная телефонными звонками и приходом нежданных посетителей, сама по себе отошла на второй план. Я забыл о неотложных (да уж таких ли и неотложных) делах и целиком ушел в мир, запечатленный, а точнее, созданный Кривцовым, и в эти мгновения подаренный мне.
Ощущения, которые я тогда испытал, сравнимы по своей значимости и неповторимости с чувствами, посещавшими меня, когда я открывал из-под поздних записей и наслоений краски древних икон и вглядывался в лица русских людей, изображенных на портретах ХVIII — XIX веков, возвращенных из небытия искусными нашими реставраторами, а больше всего встреча с изобразительным созданием фотомастера напоминала мне проникновение в сказочный, но и абсолютно реальный мир, спасенного музейными работниками Костромы и московскими специалистами, художественного наследия великого русского художника и мыслителя Ефима Васильевича Честнякова.
Прошло уже полгода с той нашей встречи с Павлом Кривцовым, а я каждый день вглядываюсь в лежащие у меня на столе неповторимые фотографии, показываю их близким друзьям и единомышленникам и радуюсь, когда ловлю восторженные их взгляды и щедрые слова похвалы.