Газета Завтра 518 (43 2003)

Служебные поездки в русскую провинцию, начавшиеся с первых курсов университета и продолжавшиеся, когда я начал работать во Всероссийском реставрационном центре, открыли передо мною мир чистый, населенный удивительными людьми, живущими и творящими наедине с нетронутой тогда еще природой и уцелевшими в "вихрях враждебных" памятниками древнерусской культуры. Регулярные командировки в города России (две трети сознательной жизни провел я вне Москвы) спасли меня от тлетворной чиновничьей и околокультурной столичной атмосферы, способной поглотить и изуродовать и более стойких людей, чем я. Сколько открытий, крупных и обыденных, посчастливилось мне сделать в музеях, монастырях, заброшенных деревнях и крестьянских домах, донести эти открытия до современников, заставив их восхищаться художественным наследием талантливых наших предков. Находясь же неподолгу в родной Москве, открывал я исключительно бутылки в ресторане Дома кино и за столом в богемной моей подвальной мастерской. Москва была мне мачехой, а матерью — Русская провинция. Отношение к этой матери высказал я в начале девяностых годов, написав вслед за Валентином Распутиным приветственное слово начавшему тогда выходить в Новгороде, Пскове и Твери замечательному журналу "Русская провинция".

"Вижу надежду..."

Русская провинция… Как много значит это понятие не для одной только России, но для всего человечества. Не квасной патриотизм, а подкрепленная многотысячными историческими фактами и подлинными документами осведомленность позволяет мне быть уверенным в мировой судьбоносности русской провинции. Да и личный опыт, когда большая часть жизни состоялась, по счастью, в самых различных уголках Отечества, отдаленных от суеты и праздного шума столичных городов, убеждает в изначальности нашей провинции, давшей возможность становления русской нации, сотворения ее образа, утверждения самосознания и культурной мощи.

Сегодня, когда буквально на глазах гибнет святая святых — наш отчий дом, когда каждая встреча, каждый разговор с жителями провинции начинаются и кончаются вопросами: "За что нам такое? Почему все так ужасно? Когда пройдут эта нищета и эта безысходность?" — понимаешь, что только с возрождением провинции можно связывать надежды на спасение. Бесовская вакханалия, обуявшая представителей центра — от политиков до культурных деятелей, беззастенчиво именующих себя интеллигентами и почему-то позволяющих себе говорить от имени народа, — напоминает самые тяжелые исторические периоды. Все смешалось в этом пиршестве во время чумы, погрузилось во мрак, окончательно поправ Божественные заветы.

И хотя бы частичное очищение можно получить, убежав с "корабля дураков" в спасительный мир русской провинции. Там, на берегах еще не совсем уничтоженных и загрязненных водоемов, на тихих городских улицах, в глуши лесов и среди бескрайних полевых просторов, обретаешь на время "покой и волю", подобно прикасающемуся к земле Антею.

Конечно, и провинция российская сегодня далеко не похожа на тот уже нереальный мир, который посчастливилось мне тридцать лет назад застать в патриархальных Вологде, Суздале, Костроме, Ярославле и других, не до конца перестроенных, а скорее уничтоженных молохом революции очагах нашей государственности. Дискотеки, порновидео, юготорговцы и атрибуты иностранного туризма сделали свое грязное дело. Отцы и деды ушли из жизни, унеся в могилу вековые заветы и традиции, а потомки не в силах устоять перед всепоглощающим шквалом массовой культуры, навязанной смутным временем.

И, несмотря на все эти удручающие обстоятельства, именно в провинции русской вижу я надежду на спасение Отечества. Здесь созданы в наше время беловский "Лад", распутинское "Прощание с Матерой", астафьевская "Царь-рыба". Классическая литература такой чистоты и мощи на пустом месте не рождается и без народных корней не произрастает. Провинциальным музеям, хранящим историко-культурное наследие и объединяющим вокруг себя современных художников, историков, археологов, могут позавидовать столичные собратья, легко поддавшиеся на внешние соблазны и подобострастно принимающие сомнительные дары зарубежного и отечественного "авангарда", лишенного зачастую не только духовности, но и целомудрия.

Именно в российской глубинке зажигают первые свечи истинные ревнители Православия, возрождающие могучие традиции церковной истории и культуры. Напрочь лишенные поверхностного благолепия, театральности, а главное, неискренности уверовавших в Бога ради всесильной моды закоренелых номенклатурщиков и атеистов, провинциальные подвижники делом, а не словами и пышными религиозными шоу, доказывают свою приверженность учению Иисуса Христа.