А.П.
Шаргунов. Но мало русских людей, которые овладели банковским делом, законами финансового движения, оборотом финансов в мире, пониманием законов этой страшной, нарождающейся или народившейся цивилизации; мало русских людей понимает, как устроена новая глобальная информационная политика. Русский патриотизм сегодня прочно угнездился в храме, в мече и в образе Минина и Пожарского. И мне хочется, чтобы русский патриотизм переместился в русское оружие, в перехватчики и самолёты четвёртого поколения, которые нам не дают развернуть, в новые системы слежения за вражескими ракетами, чтобы русская разведка, как она поступила с Яндарбиевым в Катаре, так и поступала со всеми врагами России на всех континентах, не церемонясь. Мне хочется, чтобы русская идея получила своё современное, актуальное, энергичное выражение. Чтобы русское сознание пошло на контакт с непроверенными темами, с непроверенной реальностью. С опасными реальностями. Туда, куда батюшка скажет: "Не ходи! Это место греха, это место опасности, ты погибнешь. Вот твой путь, иди в правый придел или в левый". Мне хочется, чтобы русский человек дерзал. Чтобы он выходил на контакт, повторяю, с неведомым. А неведомое — это новое, нарождающееся в мире состояние. Его можно называть вельзевульским и уходить от него в катакомбы. А можно идти на контакт с ним. С ним шёл на контакт Горчаков, упомянутый тобой лицеист, с ним шёл на контакт Верещагин, который находился на дредноуте "Петропавловск" и на нём взорвался, вместе с Макаровым. Вот чего не хватает сегодняшнему русскому патриотизму: актуальности, связей и выходов на контакт с непознанным. Не хватает современных знаний и не хватает отваги, которая толкала бы русское сознание на встречу с этим очень загадочным, иногда смертоносно опасным миром.