Потому что, конечно, всю нашу нынешнюю жизнь — мою, оставшегося здесь, и матушки Елены, продолжающей жить там, с Богом, и здесь, рядом с нами, я это чувствую, ощущаю, — нам, самим, своим выбором, самостоятельным решением невозможно было бы осуществить. Как невозможно было бы, даже физически, писать одновременно и написать в короткий срок пять или шесть работ, посвященных Русской Православной Церкви, истории нашей страны. Как это сложно и практически невозможно, горожанам, которым, интересна судьба их родины и судьба народа, среди которого они живут. Народа, который выживается со своей исконной территории, лишается земли в полях, лесах и в самих весях — деревни пустеют, и продаются берега рек. Практически уже все, наверное, проданы. Но ведь и земля под домами, которые якобы теперь частично принадлежат людям, она не принадлежит им, и граждане, живущие в своих многоэтажных домах, в один прекрасный момент могут быть переведены куда угодно, потому что то, что находится под постройками, не их собственность. Состояние в Москве у меня крайне тяжелое бывает, когда я хожу по улицам, а ходить мне здесь много приходится, потому что мы церковь содержим, как и прежде, на свои средства и на средства тех, кто нам пожертвует, добрых людей со всей России. Но ведь надо с ними встретиться, надо совершить массу всяких дел, которые сопутствуют церковному служению, и стараться привлечь как можно больше людей. Раньше я имел возможность делать это только с помощью своих картин, пытаясь средствами живописи объяснить, что такое Православие, и рассказать об истории нашей Русской Церкви. А сейчас все расширилось, и проповедь священническая должна выходить за рамки храма. Мне приходится и статьи писать, и принимать участие в съемках фильмов, посвященных церковным нашим делам, и рассказывать не только о нашем храме, но и о многих других. Это мое состояние оторванности от родного города, от столицы нашей, святого града, меня, может быть, больше, чем кого-то другого, приводит в состояние великой тягости и печали, когда я вижу Москву в ее нынешнем виде. Вчера пришло мне на ум такое сравнение: в детстве я видел фильмы, где французы снимали с большой болью и горечью свою столицу, Париж, во время оккупации. У меня сейчас такое же ощущение, такая же боль и такая же горечь, какая у них была, когда они видели фашистов на своих улицах. А сейчас я знаю, в чем это может заключаться. Впрямую враги не ходят по улицам, но тот вой, тот грохот, который стоит, когда могут старушку спокойно переехать на бешеной скорости на каких-то машинах, летящих непонятно, по какой полосе и невзирая ни на какие человеческие тела и лица. Для меня это примерно то же самое, что для тех, кто пережил оккупацию во время войны. Время, действительно, тяжелое, страшное. И то, что нам Господь позволил в это время жить там, где раньше, в общем, не то, что всё процветало, но все-таки люди жили, многими поколениями жили. Обихаживали данный Богом кусок земли, берегли сокровища, которые Господь даровал в виде престолов своих на земле, охраняемых церковным зданием, монастырским зданием. Все это не брошено, попало к нам в руки. И то, что мы смогли там что-то сделать за эти годы, конечно, за это великая благодарность людям, которые нам помогали. И, конечно, Господу Богу за то, что Он позволил к этому прикоснуться. Сейчас, когда матушка ушла из этой жизни, здоровье мое тоже стало катиться куда-то под горку, особенно заботит меня, кому все это можно будет передать? Потому что сделано много. Окружающая церковь земля поступила в церковное владение, около 200 гектаров. Кроме того, что отреставрированы сама церковь, колокольня рядом с ней, сейчас заканчивается реставрация ее на 40-метровую высоту — строятся дома, скотные дворы, скотины много у нас. Коровы, овцы, были лошади, вот сейчас опять надо их привлекать в хозяйство. Живут люди, работают. Забота самая бoльшая о том, чтобы это продолжалось, не прекратилось.
С. Я. Отец Сергий, я уверен, что вам еще долго предстоит служить в вашем замечательном храме. У меня все время перед глазами увиденное во время той поездки. Это не та Россия, которую нам рисуют на картинках интуристовских, а настоящая, искренняя Русь. Таких мест много на земле, но их не очень любят посещать наши современники. Я уверен, что вам еще Бог даст сил, но как вы думаете, меня даже встревожили ваши слова — кому передать? Есть у вас помощники?