"ЗАВТРА". Ну, предположим, колбаса-то была, только вот чтобы купить ее, требовалось потратить немало времени на стояние в очереди.
А.Н.
Речь идет о повышении некоторых жизненных стандартов — элементарной задаче, которую в Китае решили за два-три года, и у нас ее можно было решить за несколько лет, после чего начать заниматься совершенно иными вещами.В Китае, несомненно, приняли на вооружение многие либеральные рецепты, которые помогают экономике эффективно функционировать. Существует шанхайская биржа с ценными бумагами, с акциями. Существует учетная ставка кредитования — правда, чрезвычайно низкая. Существуют и другие финансовые технологии, которые китайцы напрямую заимствуют у той же Америки. И действительно, если смотреть только в эту сторону, может возникнуть впечатление, что вот, мол, они всё то же самое делают. То же, да не то. Разница заключается в том, что использование этих финансовых инструментов происходит ровно настолько, насколько они привлекают новые инвестиции, новые технологии и не позволяют иностранцам воздействовать на важнейшие центры, на главные болевые точки китайского финансово-экономического организма.
Надо сказать, разрыв между городом и деревней растет. Разрыв между разными провинциями растет. И американцы рассчитывают, что верхушка предпринимательского слоя, который в Китае огромен, выступит против ограничений и контроля со стороны государства и КПК.
Разве не хотят эти капиталисты поднакопить денег и уехать куда-нибудь в Австралию? Мне отвечают: "Хотят, но не едут". Почему? Потому что основные объемы производства здесь, в Китае.
Партия внешне ушла в подполье, но на самом деле она руководит, и руководит достаточно жестко. Когда в провинции Гуанчжоу я спросил, кто является основным распорядителем стратегических средств — первый секретарь, который назначается Пекином. Хотя там есть губернатор, который выбирается из числа депутатов и заключает контракты, стратегические решения принимаются на уровне первого секретаря компартии.
Но всё это становится всё более сложным организмом, и как долго будет продолжаться, неизвестно. Существуют центробежные силы, аппарат не хочет бегать в райком партии по разным вопросам, сюда втягиваются и бизнес, и силовые структуры, и так далее. Всё это, конечно, может привести к серьезной дестабилизации. А она, в свою очередь, может возникнуть лишь если в Политбюро возникнут разные группы и платформы, которые начнут драку между собой, как в 1989 году. Пока такого нет, поскольку все понимают: как только они начнут драку, наступит хаос и вся гигантская конструкция рухнет. Потому что Китай живет в ситуации нехватки базовых ресурсов: вода, земля, энергоносители и т.д. Добавьте к этому растущие проблемы экологии. Так что никакой выгоды для себя в дестабилизации китайская элита не видит.
В 1989 году я беседовал с представителями Всемирного Банка (ВБ), которые осуществляли мониторинг перестроечного Союза. Всё было на грани развала и быстро разведено по углам. Потом я получил от своих товарищей из Нью-Йорка доклад ВБ, где было черным по белому написано, что законы 1986-87 годов делают СССР нежизнеспособным, и он не сможет просуществовать более двух-трех лет. То есть западные специалисты правильно оценили нашу ситуацию, а почему ее не могли правильно оценить Горбачев и Рыжков, неясно. Скажем так.
Гласности в горбачевском понимании в Китае тоже нет, хотя там обсуждаются любые вопросы, вещает свыше тридцати общегосударственных телеканалов, плюс Си-Эн-Эн, Би-Би-Си на английском языке и так далее. Они по этому направлению не пошли и, естественно, сохранили единую ткань народного хозяйства несмотря на те диспропорции, которые есть. И если им позволят двигаться вперед дальше, то не только объем экономики, но и техническая вооруженность Китая достаточно быстро выйдет на уровень самых передовых стран мира.
Любые угрозы социальной и межнациональной стабильности моментально ставятся под жесточайший контроль и пресекаются в зародыше, даже если приходится пролить кровь, как во время событий на площади Тяньаньмынь в 1989 году. Стремитесь к личному и корпоративному благополучию — да, никто не против, но не за счет стабильности, не за счет интересов государства.
Очень важно и то, что Китай, в отличие от Советского Союза, практически моноэтничен. Национальные меньшинства, насчитывающие свыше 50 миллионов человек — это население, скажем Италии, — совершенно теряются в полуторамиллиардной массе ханьцев. Есть, конечно, Тибет, есть Синьцзян-Уйгурский автономный район, где национальный состав не столь однороден.