Газета Завтра 605 (26 2005)

Его фильмы больны той самой петербургской чахоткой безысходности, которая так мучительна у Достоевского. Но Алексей Балабанов — тот художник, который пишет портрет современности, тот, чьи ленты останутся, когда будет снят третий ремейк пятой серии "Ночного дозора", а потому сняться у него — значит остаться в истории.

Самыми страшными кадрами фильма стала, пожалуй, последняя сцена. 2005 год, на фоне Кремля два выживших и "поднявшихся" бандита обсуждают свои дела. И эта сцена — приговор Балабанова нынешней лживой путинской эпохе. Зритель ведь очень хорошо понимает, КТО сегодня из депутатов и депутатских фракций может делить бюджет, КТО может сидеть на фоне Кремля и КТО сегодня правит страной. И ответы Балабанова на эти вопросы не оставляют никаких иллюзий. ЭТИ бандиты Россию могут только в очередной раз разделить и перепродать. Но возродить — никогда!

И песня "Недавно гостила в чудесной стране…", ставшая гимном либерального поколения "Ассы", становится траурным маршем эпохи.

Балабанова становится модным ругать. Высоколобые либеральные критики, перекрикивая друг друга, обвиняют его в потакании низменным вкусам толпы, в циничном натурализме, аморальности и эпатаже. Но этот оскорбительный, жгучий, как пощёчина, балабановский катарсис и есть та правда, которая и делает настоящее кино — настоящим, как бы там ни пытались по этому поводу злословить некоторые "эстеты". И русского в его кино на порядок больше, чем во всех "Статских советниках" и "Турецких гамбитах" вместе взятых.

ЖИЛИ-БЫЛИ

ЖИЛИ-БЫЛИ

Анна Серафимова

Анна Серафимова

ЖИЛИ-БЫЛИ

У мелкого афериста Петра Петровича В. солидной была только кличка — "полковник". С ней он и попал на зону, где, вжившись в образ, продолжать изображать из себя полковника ФСБ, с фальшивым удостоверением которого обделывал делишки, на коих и погорел. Внешность, как большинство мошенников, имел серенькую, неприметную, что является залогом успехов в аферах: нужно не светиться и не запоминаться.

Знакомый с порядками и законами зоны только понаслышке, оказавшись там совершенно для себя неожиданно, аферист стал вести себя, как бывалые паханы, тереться возле которых он попытался. Опешившие поначалу от такой наглости неофита урки со стажем быстро исправили свою оплошность и преподали урок мелкой шавке — опустили его.

По незнанию Петр Петрович даже обрадовался, принял такое приближение к телу за знак особого внимания, расположения, симпатии и доверительность, с удовлетворением посчитал себя "любимчиком". Устраиваемые паханами с ним "встречи без ..." возвышали "полковника" в его собственных глазах, и он хвастливо сообщал домашним об "особых отношениях" с самыми влиятельными людьми на зоне, являющимися фактическими хозяевами и на воле, которой они управляют и отсюда. Опущением паханы не ограничились и повязали "полковника" на некоторых криминальных действиях, вовлечение и участие в которых тоже обрадовало фигуранта: де, мне доверяют, на меня рассчитывают, де, мы — одна команда. Ему, по большому счету, было все равно, в каком качестве пребывать, лишь бы возле "сильных мира сего", криминального в данном случае, у которых в нем, по понятным причинам, то и дело была нужда, а потому встречи и свидания следовали одно за другим. Петр Петрович зело гордился, что в нем такая нужда, что он так востребован: стало быть в том качестве, в каком он в этот круг и был пущен, он хорош, конкурентоспособен. А в нынешние времена это — большой плюс и великая честь: быть конкурентоспособным.

"Полковник" и мысли не допускал, что абсолютное большинство людей, где бы они ни находились, в какую бы ситуацию ни попали, никогда не согласились бы пойти на то, на что Петр Петрович В. отправился без раздумий и колебаний, будучи уверенным, что и все остальные — только паханы предложи им такую близость — с радостью и гордостью на нее пошли. Нет, это все— неудачники, неизбранные, не осененные столь высоким вниманием. П.П сносил даже издевательства и мерзкие выходки гермофродита карлика Вики-Виктора, попавшего за решетку издевательства над пациентами психбольницы, где работал санитаром, пригретого на зоне паханами за его уродство, выполнявшего роль шута. "Полковник" вполне мог врезать ему пару раз и навсегда отучить от издевательств и подначиваний. Но опущенный и есть опущенный: честь и достоинство для него— пустой звук. Ну а карлик-карлица шалел от вседозволенности и входил в раж, своими выходками нарочито прилюдно оскорблял П.П.

Участь опущенного известна. Да, с ним складываются особые отношения, особенность эта своеобразна чрезвычайно, любому вменяемому человеку противна и неприемлима. Опущенный — изгой, которого может оскорбить не только пахан, но и любая мелкая шавка. Изгой обязан по первой прихоти любого обитателя зоны (и оказавшись на воле, продолжать подчиняться этому порядку вещей) принять требуемую позу, причем с выражением полного счастья и довольства на лице. Любое его (движимое и недвижимое) имущество может забрать себе всяк, кому оно понравится, присвоить.