Читаем Газета Завтра 612 (33 2005) полностью

Хозяева сегодняшней жизни, празднуя балы сомнительных удач, стараются как можно быстрее увековечить своих кумиров, близких им по духу и крови, забыв о том, что существует специальный параграф, узаконенный ЮНЕСКО, который не рекомендует устанавливать памятники культурным деятелям раньше, чем через пятьдесят лет после ухода из жизни: "Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед", — писала Марина Цветаева. Слова юной поэтессы оказались пророческими, творчество ее стало классикой русской литературы, наряду с шедеврами Пастернака, Ахматовой, Гумилева, Мандельштама. Но не им ставят памятники нынешние культуртрегеры, а Бродскому, Окуджаве или Остапу Бендеру. Забыты монументальными пропагандистами Станиславский, Шостакович, Тютчев отмечен лишь скромным бюстиком во дворе московской усадьбы. Зато облагодетельствовали центр Москвы шемякинскими изваяниями человеческих пороков, помещенных по соседству с Третьяковской галереей и памятником Илье Репину. Торопится благодарный новым хозяевам господин Шемякин увековечить память петербургского губернатора Собчака. Американский "земляк" Шемякина Эрнст Неизвестный задумал проект "Памятника Водке". Да-да, водке, господа, в древнем Угличе, где одна из страшных ныне проблем — бич пьянства. Заокеанскому "Микеланджело" плевать на здешние проблемы. Главное — авторское честолюбие потешить. Тем более, прецедент имеется — болванчики в честь певца российского алкоголизма Венечки Ерофеева уже установлены на трассе "Москва. Петушки". Виктор Астафьев, сам пивший немало, диву давался, видя прославление сошедшего с круга писателя. А еще один полуамериканец Евтушенко заявил, что Венечка пребывает в одном пантеоне с Гоголем. Умри, Денис, лучше не скажешь!

В дореволюционной России наиболее значимые памятники строили на собиравшиеся народом пожертвования. Жертвователи вместе со знатоками выбирали лучший проект и наиболее полюбившегося скульптора. Монументы возводили с большими временными интервалами, помня о значимости увековечиваемого деятеля и важности события. Поэтому и остались знаковыми на века "Медный всадник", "Минин и Пожарский", опекушинский Пушкин, микешинское "Тысячелетие России" в Новгороде. Не апологет я тоталитарно-застойных времен, выпавших на нашу молодость, но не могу не признать, что всесильный Вучетич, обладавший неограниченными возможностями и абсолютной властью, сработал всего три монументальных колосса: "Памятник воину-освободителю" в берлинском Трептов-парке, железного Феликса и "Родину-мать" в Сталинграде. Поучиться бы нынешним суетливо плодовитым ваятелям такой сдержанности "хозяина всея советской скульптуры".

Кто в чаду охватившей страну монументальной пропаганды зрит в исторические корни? Разве подумал Рукавишников, сажая в неприличную позу у главного входа в Государственную библиотеку Ф.М.Достоевского, как скромный до болезненности писатель отнесся бы к идее быть дважды увековеченным (причем первый раз — блестящим монументом) в Москве, где он только родился и жил маленьким мальчиком. А что бы сказал М.А.Булгаков по поводу уничтожения Патриарших прудов несуразной "примусной" композицией того же скульптора? Спасибо московским старожилам, легшим под колеса самосвалов со строительными конструкциями и не давшими надругаться над Первопрестольной. Не подумал ваятель, что в нескольких метрах от Патриарших прудов стоит полюбившийся москвичам памятник баснописцу И.А.Крылову; в голову ему не пришло, что Булгаков не один роман о Мастере написал, а многие его почитают за "Белую гвардию" и "Бег".

А разве прислушались облагораживающие Манежную площадь торговыми точками и фонтанами к мнению истинных специалистов и хранителей исторической памяти? Разве подумали они, прежде чем дать щедрому дарителю Церетели высаживать примитивный зверинец рядом со святая святых — Могилой Неизвестного солдата, о жертвенном подвиге миллионов убиенных на полях Второй Мировой.

Неужели не дрогнуло сердце у заказчиков и проектировщиков, когда смотрели они чертежи и планы экспозиции возводимого на Стрелке монструозного Петра I? Ведь и ежу было понятно, что исказит до неузнаваемости это "восьмое чудо света" облик столицы, загородит вид не на один Храм Христа Спасителя, но и сам Кремль невозможно будет разглядеть с Воробьевых гор.

Лукавый так и старается опошлить любое, даже самое светлое событие, каким два года назад стал 1100-летний юбилей Пскова. Напрасно пытались мы доказать местным властям, что глупо в рамках одного торжества открывать сразу два памятника основательнице города Святой Равноапостольной княгине Ольге с интервалом в один день. Самый веский аргумент ваятелей: монументы устанавливаются безвозмездно.

Безвозмездно для Пскова, хотя сколько уйдет денег на затраты по установке и благоустройству, одному Богу известно. Но и самим "данайцам" дары их кто-то оплатит, ибо бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке. Может, не надо щедрым москвичам делать из псковичей земляков щедринского города Глупова, а лучше отреставрировать разрушающиеся нерукотворные памятники Св.Ольге — древние псковские храмы?

Перейти на страницу:

Все книги серии Завтра (газета)

Похожие книги

Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Американский историк, политолог, специалист по России и Восточной Европе профессор Даллин реконструирует историю немецкой оккупации советских территорий во время Второй мировой войны. Свое исследование он начинает с изучения исторических условий немецкого вторжения в СССР в 1941 году, мотивации нацистского руководства в первые месяцы войны и организации оккупационного правительства. Затем автор анализирует долгосрочные цели Германии на оккупированных территориях – включая национальный вопрос – и их реализацию на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, на Кавказе, в Крыму и собственно в России. Особое внимание в исследовании уделяется немецкому подходу к организации сельского хозяйства и промышленности, отношению к военнопленным, принудительно мобилизованным работникам и коллаборационистам, а также вопросам культуры, образованию и религии. Заключительная часть посвящена германской политике, пропаганде и использованию перебежчиков и заканчивается очерком экспериментов «политической войны» в 1944–1945 гг. Повествование сопровождается подробными картами и схемами.

Александр Даллин

Военное дело / Публицистика / Документальное