Газета Завтра 616 (37 2005)

Общение с сыном происходило при сотрудниках колонии, поэтому всего открытым текстом не скажешь. Но из слов Григория я понял, что обстановка в его дисциплинарном отряде очень тяжелая. Все мечтают как можно скорее оттуда выбраться, и все людские слабости вылезают наружу. Процветает "стукачество". Каждый подсиживает другого, пытается выплыть за счет товарища по несчастью. Сын может нормально говорить только с отдельными зеками, причем сдружился с двумя чеченцами. С ними — делит пайку, может говорить на любые темы. Потому что они не "стучат", так же, как и он, заряжены своим каким-то смыслом. Им ничего объяснять не надо.

В целом, дух Григория очень высок. Я нисколько не выпячиваю его фигуру, но без всякого стеснения заявляю — горжусь своим сыном! Ведь в его ситуации все располагает к тому, чтобы начать спасать себя. Это естественная человеческая реакция и никакого идейного предательства в ней нет. Это вполне объяснимое желание — устроиться получше, затем выйти пораньше. Что там делать нормальному человеку, тем более заехавшему туда не за какие-то истинные или мнимые преступления перед обществом? Людям, занимающимся радикальной политикой, еще предстоит пережить широкую дискуссию, как вести себя правильно на зоне — сотрудничать с администрацией или нет. У революционеров предыдущих поколений, как известно, были схожие проблемы — как себя вести в заключении… Сегодня это индивидуальный выбор каждого. Главное, в этих условиях оставаться самим собой, не идти на компромисс, который тебе жестоко навязывают. Не сломаться. Вести себя не так, как требует кто-то сильный, а так, как подсказывает тебе совесть. Григорию совесть подсказала быть несгибаемым, не идти ни на какие уступки.

Кто-то может в этих условиях и побежит до барака. И не надо за это осуждать человека, хотя бы потому, что покорность эта быстрее выведет его на свободу. А на воле человек в сто раз полезней и драгоценней...

Неожиданно поразили и тронули меня слова надзирателя-прапорщика, который по долгу службы присутствовал при нашей беседе. Когда я уходил, он подошел ко мне и, слегка смущаясь, сказал следующее: "Я так понял по вашему разговору, что ваш сын — современный политический заключенный". Это сказал обычный мужик из Камышина, которого никто ни за кого не агитировал.