Газета Завтра 792 (56 2009)

С.К.-М. Я с восьмого класса ходил в кружок химического факультета МГУ. Пришёл, решил все задачи и поступил. Тогда открылось новое здание МГУ на Ленинских горах, и это было грандиозно. Не только само здание, но и царивший в нем дух и оптимизм. МГУ радовал всю страну. Через 8 лет после войны он был подарком. Там было самое современное оборудование, с нами занимались молодые ученые-энтузиасты, мы вели эксперименты в великолепных лабораториях. Это было счастье, мы ощущали себя хозяевами жизни и страны.

Стали студентами, счастье продолжилось: осваивать знания высокого класса, вести с первого курса свои исследования, быть в поле интенсивного студенческого общения. Всё это - роскошь, которую не купишь ни за какие деньги.

Мы ездили на целину, ходили в походы: по Северному Уралу, по Кольскому полуострову - дорогу нам наполовину оплачивал профсоюз. Да, ездили мы не в люксах и не в купе - в общем вагоне, зато свободно могли доехать хоть до Владивостока.

В это же время в университете возникли ячейки диссидентов. Многие из них учились в МГУ, были на три-четыре года старше меня. Они зримо присутствовали в "пространстве" университета. А в 1960 году, когда я делал диплом (уже в Академии наук), доктрина перестройки вчерне, в сыром виде уже оформилась. Её идеи были на слуху, обсуждались у костра, в экспедициях, на вечеринках. Сразу же возник идейный раскол, но тогда никому не казалось, что это приведет к каким-то политическим последствиям. Еще было стремление усовершенствовать советскую систему, а не разрушить её. Она и критиковалась от "правильного социализма".

Мне в те годы была ближе химия, научная работа и обычное студенческое веселье. Я принимал советскую систему как данность, в которой вполне можно и нужно жить - конечно, не совать свою руку в какой-то маховик государства. Другие со страстью искали пути, чтобы эту систему исправить. Они глубоко копались в текстах Маркса и Энгельса - и постепенно сдвигались к отрицанию советской системы. Было странно, что при этом они никакого нового знания о советской системе не получали. Все мы знали о ней примерно одно и то же - а пути наши расходились.

Позже, в 70-е годы, когда прильнули к "Голосу Америки", эти настроения стали складываться в проект. Он был похож на еврокоммунизм. А в 80-е годы был сделан антикоммунистический выбор, началась политическая работа.

"ЗАВТРА". И именно поэтому вы ушли из химии в обществознание?

С.К.-М. Диссидентство, западничество повлияли на всю интеллигенцию. И у меня была иллюзия, что несложно найти способы улучшить нашу систему, переняв многие институты Запада, прежде всего - американские. Я думал об улучшении организации науки. И в 1968 году я ушел из химии, начал заниматься этими проблемами. Отказался от личного счастья быть учёным-химиком. Мой руководитель в мягкой форме назвал меня дураком, а в 90-е годы, когда началась реформа, сказал, что мне можно поклониться (но, думаю, мнения насчет дурака не изменил).

"ЗАВТРА". Мне почему-то казалось, что вы дольше химией занимались. Неужели всего за семь лет работы успели докторскую диссертацию защитить?

С.К.-М. Я научной работой в экспериментальной химии занимался 12 лет в Москве, включая университет, и 4 года на Кубе - всего 16 лет. Потом 20 лет - методологией науки на материале химии, потом проблемами организации химической науки, потом читал курсы лекций по истории химии в Испании. Докторская диссертация посвящена методологии, защищал ее в МГУ у химиков. Кандидатская была "нормальная", экспериментальная. Потом я поехал на Кубу, где занимался не только самой химией, но и организацией науки. Был в этом кипящем слое становления нового кубинского общества, и увидел, как все проблемы нашей науки преломляются там. Это был такой эксперимент, который очень многое дал для дальнейшего понимания проблемы.

"ЗАВТРА". Испанский язык тогда же выучили?

С.К.-М. Да, специально выучил, чтобы поехать на Кубу. Работал там в 1966-1968 годах, потом в 1970-1973 годах. В это же время и начал осваивать науковедение - "науку о науке". И лет пятнадцать учился - все оказалось сложнее, чем я думал. Только к началу 80-х годов я начал понимать, как устроены те советские системы, которые я собирался улучшить. Думаю, если бы какой-то генсек в 60-70-е годы вздумал радикально улучшить нашу систему, то он бы её сломал. Правда, в отличие от "рыночников", он бы её обломки не продавал, а постарался починить. В 60-70-е годы не хватало знания, советская система не была даже рационально описана. Предыдущие поколения создавали эту систему, исходя из очевидных задач выживания и на основе того, что было сделано в России за предыдущие сто лет.