Газета Завтра 807 (19 2009)

Будучи в Петербурге, я зашла в книжный магазин дома Зингер, что на Невском. У стеллажа книг по хореографии сидела девочка, на корточках, выставив тонкую длинную ножку в сторону. С невероятной жадностью для ее лет девяти она перелистывала книгу, замирая при виде фотографий. И вместо того, чтобы смотреть на ряды книг, я смотрела на девочку. Изучив три-четыре альбома, девочка поднялась. С верхней полки она вытянула новую "добычу". Тут я сумела подсмотреть название: "Мадам "нет"" Екатерины Максимовой. Девочка открыла книгу наугад и заняла прежнюю позицию, что невольно вызвало у меня улыбку и какую-то давно забытую радость. Я вдруг поняла, что мне есть о чем говорить с этим маленьким хрупким человечком. "Ты занимаешься балетом?" - спросила я. "В училище". "И у тебя есть любимая балерина?" "Нет", - девочка искала в книге фотографии. Я подумала тогда, что и в "нет" Екатерины Максимовой, которым она отвечала на любое предложение о новой работе, больше было не сомнений или неуверенности в своих силах, а вот этой подкупающей детскости. И вдруг - страшная весть: Екатерина Максимова скоропостижно ушла из жизни. Как-то ужасно несправедливо ушла, оставив одинокой свою 94-летнюю мать. И чем больше я задумываюсь об этой балерине, тем сильнее и глубже пронзает боль.

МЕНЯ ПРЕСЛЕДУЕТ МЫСЛЬ, что впервые я увидела её не на сцене. Вроде бы в конце 60-х на телевидении была передача о балете, и вела эту передачу Екатерина Максимова. С длинными черными с поволокой (телевизор черно-белый) глазами, милейшим личиком, с чёлкой и аккуратно убранными блестящими волосами. Она была как фарфоровая куколка. Как-то по особому держала спину, по-особому говорила, и жестикуляция рук у нее была особенной. Она мне очень нравилась. Кроме фрагментов из классических балетов с как будто летящими по воздуху в длинных воздушных тюниках балерин, запомнила Уланову. Как будто Екатерина Максимова беседовала в передаче с великой, о чем знала вся страна, Улановой. И, наверное, я в возрасте девочки из Петербурга страшно завидовала вот этой близости Максимовой к великому. Мысль обрывается.

Только вот представление о балерине как о существе сказочном осталось. И повторяю ведь слова Раневской: "Ваша работа - это каторга в цветах". Не помогает. Екатерина Максимова и сказочность, как лист Мебиуса: следуешь по поверхности "Екатерина Максимова", а оказываешься на поверхности "сказочность". И это не случайно. Во-первых, она и сама была как будто из сказки. За какой-то год проделала путь от ученицы до прима-балерины Большого театра. Во-вторых, ей сказочно повезло: она пришла в Большой театр в нужное время.

Был 1958 год. Еще танцевала Уланова, еще выходила на сцену любимица Сталина Лепешинская, а Плисецкая и Тимофеева уже завладели умами и душами москвичей. Но драматический балет, увы, стремительно уходил в закат. Григорович ставил в Большом театре свой первый балет "Каменный цветок". Он выбрал на роль Катерины Екатерину Максимову. Она была прехорошенькой. Пропорционально сложенное тело, удивительные по красоте своей ноги с изысканной даже для балетного мира стопой, обаяние по-детски припухшего лица, и вот вам - "Весна" Боттичелли Большого театра. "Весна" эта влила новое вино в мехи старые, и, собственно говоря, открыла Большому театру окно в эпоху, которую назовут потом "золотым веком" Григоровича. Вскоре Екатерина Максимова станцевала Жизель. Она оказалась балериной универсальной, как рыба в воде ощущала себя и в современном новаторском балете, и в классике.

Балетный мир заговорил о балерине "самой-самой". Самая юная Жизель, самая юная прима, самая непосредственная, самая грациозная. Юность стала темой Екатерины Максимовой, её существом. Пикантность придавала едва угадываемая в ней женственность. И если улыбка юности почти не менялась со временем, то женственность оказывалась разной. Можно сказать, что мерилами сценической жизни Екатерины Максимовой являются женственность Лолиты (Катерина, "Каменный цветок) - начало, и женственность с улыбкой сквозь слезы чеховской героини (Анюта, "Анюта") - финал.