Газета Завтра 808 (72 2009)

Прямо с ходу, неожиданно, мы подошли к окопам, а потом оказались в них. Чувство было самое обыденное, как на привале. Видимо, скоро будет рассвет, очень хотелось есть. Сухой паек был съеден двое суток назад, вспоминалась буханка хлеба, найденная накануне по дороге, эта буханка валялась на пути, странно было, что ее не подобрали до нас, тогда же я ее поднял, и мы жадно съели её. В окопе нас казалось мало, после того как мы шли ночью, но было уже привычно, здесь мы и должны были быть, все те, кто стоит рядом. Давно рассвело уж. Послышалось, но не мне одному, это я понял по лицам, далеко в стороне или далеко впереди что-то начало происходить. Понятно было лишь то, что там были наши, и только от них шло всё, что там делалось. Вскоре слева от окопа появились раненые, были видны согнутые спины, стоны раздавались где-то за нами. Над окопом неожиданно вырос лейтенант, шедший с нами ночью на передовую, в памяти остался чудовищно раскрытый рот: "Впе-е-р-е-ед!!!". Когда вылезли из окопов и побежали по ржаному полю, всё трещало вокруг от выстрелов, но никого во ржи не было видно, мы бежали за лейтенантом. Когда залегли, я в трех шагах увидел лежавшего неподвижного человека, немолодого, понял - убитый. Наш. Он лежал на боку, с подогнутыми к животу ногами, обнаженный от живота до колен, я подумал, что он мучился и сам разделся. Это меня почему-то больше всего удивило, но я не почувствовал никакого ужаса, как будто я уже видел это раньше. Попадались во ржи другие убитые, один - и этим он отличался от других, похожих друг на друга, - с разбитым черепом. Стреляли, перебегали. Непонятно, когда загорелась рожь, и сколько времени прошло, и когда появились самолёты. Их не было видно, но они летели где-то рядом, сзади, очень низко, и затихали в треске горящей ржи. После них жиденьким, почти безобидным казалось потрескивание. И вдруг, буквально в десяти-пятнадцати шагах, где начиналась непримятая рожь, выскочила фигура в зеленом френче, закричавшая что-то по-немецки, и тут же упала от соседнего от меня выстрела, сапогами к нам, с кобурой на боку, - это я рассмотрел, когда немец уже лежал в нескольких шагах от нас, удивительно тихий в такой же удивительно вдруг наступившей тишине.

Потом мы оказались в открытом месте - метрах в трехстах впереди два танка, странно, что не стреляют, не едут, а стоят, и около них фигуры людей… А потом вдруг - наступивший вечер, село с колокольней, всё горит… Нас собрал комбат, приказал накормить. Лейтенанта не было среди нас. Мне казалось, что всё теперь уже позади, все люди вокруг - хотя почти все другие, но те самые, которые должны были быть, и было спокойно перед тем, что ожидало нас завтра. Я уснул у стога сена.

Удивительно: не было никакого страха, когда я был на передовой, видел убитых, и сам каждую секунду мог быть убит. Но шли годы, десятилетия, и не переставало мне сниться, что меня отправляют на передовую, и я просыпался с чувством какой-то тоски, что ли.

В своих воспоминаниях, впервые опубликованных в книге моей "Надежда исканий" (1978), я подробно писал и о других, с моим участием, боевых эпизодах на Курской дуге - вплоть до того, как был тяжело ранен осколком мины. И всё, что было тогда, не столько даже вспоминается, а, говоря церковным языком, пребывает во мне. И особенно - картины немецкого отступления с мертвыми телами по дорогам, полям гитлеровских солдат, вблизи терявших казавшуюся до того таинственность врага.

Уже спустя много лет после войны я впервые поехал в Германию, и перед поездкой Вадим Кожинов полушутя-полусерьёзно сказал мне по телефону: "Вы скажите, что воевали на Курской дуге, но зла не помните". Наша русская природа - не мстительная, но наплывало на меня то военное прошлое, когда я находился рядом с ректором Лейпцигского Литинститута, по приглашению которого, мы, преподаватели и студенты Литинститута имени Горького, приехали в ГДР. Этот ректор, плотный, бюргерского склада, с тяжелым взглядом немец по фамилии Шульц воевал в России, был пулемётчиком, и меня не покидала мысль, когда я видел его, говорил с ним, - не он ли строчил из пулемёта во ржи в описанный мною день нашего наступления на Курской дуге в начале августа 1943 года, и сколько же выкосил он за войну наших людей.