Читаем Газета Завтра 821 (85 2009) полностью

Но не влияет ли на психологию народа (этноса по-научному) то обстоятельство, что весь он, этот народ-этнос, еще большее количество лет, чем мои русские предки жили под игом, скитался по чужим углам? По разным странам и континентам? Влияет ли это на психологию, и если влияет, то насколько благотворно? Какие похвальные качества воспитывает и прививает? Рабам с подневольной психологией, наверное, обзавидоваться можно? Боюсь даже узнать, как и что - не умереть бы от столь постыдного чувства. Даже неловко, как представлю (хотя вроде как мертвые сраму не имут), если в причине летального исхода у меня будет записано, что, мол, кончина наступала по причине зависти к скитавшимся по чужим углам. Мол, приказывая долго жить, приказала не завидовать.

Есть, конечно, кочевые народы: здесь объели, дальше тронулись. Пока на последнем месте объедят, на первом уж новое нарастет. Но кочуют по своей, как правило, земле. А когда по чужим-то углам? Да и не на сотни лет когда счет, а на тысячи? Не дай Бог.

Ведь как хорошо: хоть скудный огородик, но свой, хоть маленькая избешка, но своя. Если и придет татарин или монгол за данью- отдашь десятый мешок картошки, десятый сноп пшеницы из урожая, десятую овцу из стада (свиней, слава Богу, отдавать не нужно, свиньи все в хозяйстве оставались), ну и дальше в своем доме живешь.

В гостях, конечно, хорошо, но дома-то… В чужой-то угол придешь, только к климату привыкнешь и интерьеру, а тебе: пора и честь знать, гости дорогие. Небось, сколько долгих ночей недосыпа от таких мыслей: и чего я скитаюсь по чужим углам? Как бы самому хозяином стать?

Или такая, может, мысль покоя не давала: не больно ли хорошо ему тут живется, хозяину-то? Не сахаром ли жизнь-то ему? Не медом ли? Дай-ко это, того, чтобы сахаром-то не казалось ему тут со всем семейством. А накануне отбытия, не подпустить ли петуха? Не отравить ли воду в колодце? В благодарность-то за постой? Ведь в соседнюю область оправляюсь водой торговать. Как не озаботиться о гешефте? Все равно мне здесь не жить. Не в такой ли психологии и корень выражения "ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным?"

А когда хорошие интеллигентные люди-перестройщики о свободе для нас пеклись, оковы-то тяжкие чтобы пали с нас, неужели историю нашу рабскую не знали? Что ничего со свободой этой самой не получится, потому что у народа всего целиком рабская психология. Какие там свободные граждане из таких, с рабской родословной до седьмого колена? И, мол, затевать нечего!

Вопрос имеется к гешефтмахерам всех времен и народов. Прежде, чем начать даже маленькое дельце, изучаете конъюнктуру. Иначе можно капиталец потерять! А когда затевали из нас свободных граждан сделать, неужели коньюнктуру не изучили? Что потери будут? По миллиону в год. И даже не долларов, а живых людей? Вы, дай вам любой эфир, любое ухо подставь, тут же кричите о бесценности человеческой жизни. Или в том смысле кричите, что никакой цены жизнь не имеет? Наша, тех, у кого психология рабская?

А то хоро-ошенькое дело: разбомбили уклад и страну ради свободы, а потом нате вам: "Ничего с этим народцем не получится - рабы сплошные. Умываем руки." Или свободу планировали только для того, у кого родословная - скитальцев по чужим углам?

Это ни в коем случае не гнусные домыслы с моей стороны, а только рабские рассуждения: если под столетним игом так на века психология всего народа меняется, даже части, под игом не бывавшей, то другой образ жизни влияет ли на психологию, если весь народ тотально со своей земли снялся и тысячелетно по чужим углам жить был вынужден?

Я, тварь дрожащая, права не имеющая, хоть подумать-то имею право? Кто такие разрешения на "подумать" в нашей свободной стране дает, разрешите мне поразмышлять. В пояс кланяюсь и челом бью (как и полагается по статусу): соблаговолите разрешить!

Александр Нотин СЕЛИГЕР-2009 Заметки православного журналиста

Последний перегон от Осташкова до Ниловой пустыни. Рывок перед финишем. Позади четыреста километров, отделяющих шумную Москву от одного из красивейших озер России - Селигера. Еще один поворот … и сердце невольно замирает: над кромкой соснового бора торжественно и недвижно парят два белых воздушных шара (не для красоты парят, а чтобы обозначить место здешней вертолетной площадки). Еще пару сотен метров, и вот знакомый шлагбаум перед въездом в лагерь - третий КПП, опекаемый постовым милиционером и плотным охранником в черном. Дальше, выше по склону - полотняные белые шатры и немалых размеров сцена, закрывающая опушку леса, там, если приглядеться, среди деревьев виднеются уже первые палатки и сизоватый дымок костров.

Слава Богу, добрались!

Я не был здесь два года. Не скажу, чтобы сильно скучал, но всё же было приятно узнать от своих спутников - двух бывших комиссаров "Наших" Сергея и Макса (у обоих за плечами по четыре Селигера), что пропущенный мною форум 2008 года выдался "тусклым и вялым".

Перейти на страницу:

Похожие книги

1968 (май 2008)
1968 (май 2008)

Содержание:НАСУЩНОЕ Драмы Лирика Анекдоты БЫЛОЕ Революция номер девять С места событий Ефим Зозуля - Сатириконцы Небесный ювелир ДУМЫ Мария Пахмутова, Василий Жарков - Год смерти Гагарина Михаил Харитонов - Не досталось им даже по пуле Борис Кагарлицкий - Два мира в зеркале 1968 года Дмитрий Ольшанский - Движуха Мариэтта Чудакова - Русским языком вам говорят! (Часть четвертая) ОБРАЗЫ Евгения Пищикова - Мы проиграли, сестра! Дмитрий Быков - Четыре урока оттепели Дмитрий Данилов - Кришна на окраине Аркадий Ипполитов - Гимн Свободе, ведущей народ ЛИЦА Олег Кашин - Хроника утекших событий ГРАЖДАНСТВО Евгения Долгинова - Гибель гидролиза Павел Пряников - В песок и опилки ВОИНСТВО Александр Храмчихин - Вторая индокитайская ХУДОЖЕСТВО Денис Горелов - Сползает по крыше старик Козлодоев Максим Семеляк - Лео, мой Лео ПАЛОМНИЧЕСТВО Карен Газарян - Где утомленному есть буйству уголок

авторов Коллектив , Журнал «Русская жизнь»

Публицистика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Биографии и Мемуары