Газета Завтра 882 (41 2010)

     Джунковский понимал, во что это может вылиться уже в ближайшие годы, и считал своим долгом предупредить царя о грозящей ему и Отечеству опасности. Он ещё не знал, что государь его не услышит. Спустя три месяца после немецких погромов — в августе 1915 года, Николай II отстранит командира Отдельного корпуса жандармов генерал-майора Джунковского от должности — за "доносы на Старца". На весах монарших ценностей "сидевший на ушах императрицы" Григорий Распутин перевесил верного государю охранителя Империи. Но сейчас, в кабинете градоначальника Москвы, Владимир Фёдорович об этом знать никак не мог, а представить — тем более. Теперь ему предстояла тяжёлая миссия — расследовать действия московской полиции, допустившей разгул народной стихии в самом центре древней русской столицы, решить судьбу своего старого сослуживца генерала Адрианова и подготовить рапорт его императорскому величеству.

     Джунковский обошёл кругом выглядевшего совершенно потерянным московского градоначальника, застывшего посреди своего кабинета. Будто ястреб, делая боевой круг перед падением камнем на свою жертву, жандарм вдруг почувствовал, что старый друг стал ему совершенно безразличен. Кровь, которую он хотел выпустить из его разорванных клювом жил, будила в нём азарт охотника. Он наслаждался мгновением перед неминуемой развязкой своей встречи с противником, заранее сдавшимся на милость победителю. Он вообще перестал что-либо чувствовать к своему собеседнику и полностью отдался инстинкту, воспитанному в нём годами службы в тайной полиции и жандармерии.

     — Друг мой, Александр Александрович! Я только что ознакомился с составленным вами рапортом. Потрудитесь объяснить, как вам, человеку опытному и предусмотрительному, в голову пришло возглавить толпу на её пути к дому генерал-губернатора? А как, позвольте полюбопытствовать, должны вести себя жандармские части и казаки, получившие приказ рассеять толпу, когда они видят в её голове его превосходительство господина градоначальника, то есть вас, мой дорогой друг? Да самый ленивый и тёмный из бунтовщиков резонно предположит, что коли в толпе вышагивает сам Адрианов Александр Александрович, то, стало быть, погромы дозволены и проводятся по высочайшему указу! Мда-с! Скажите на милость, Александр Александрович, на вас затмение нашло, али хворь какая? Сброд, всякая сволочь, подобно узурпатору, грабит и поджигает нашу Москву, а вы их вовсе не разгоняете! Нет, что вы, как истинный друг народа и знаток потаённых струн его, вы чинно ступаете во главе колонны черни, причём самой что ни на есть подлейшей из подлейших. Вы вместе с этими, простите, мерзавцами и христопродавцами распеваете то "Боже, Царя храни!", то "Спаси, Господи, люди Твоя!", да всё это — под портретом государя, да с хоругвями и образами! Ах, славный, добрый, православный наш народ, вот вышел на прогулку, мирную, так сказать, демонстрацию, а то, что фабрикантов камнями побили, да под мостом утопили, так это, можно сказать, высшее проявление патриотических чувств и солидарность с воюющим за Россию фронтом! Ваше превосходительство, я правильно читаю ваши мысли-с? Не так ли? Нет, нет, голубчик, не отводите глаз! Как старый друг скажу вам прямо: то, что вы изволили допустить-с, это — позор мундира! Нет-нет! Не затыкайте уши! Прошу вас дослушать до конца сие моё крайнее возмущение вашим удивительным и ничем не объяснимым поведением! Не первый год мы знаем друг друга, никогда не испытывал я к вам чувств иных, кроме дружеской теплоты, а потому уж прошу вас не прерывать меня и не показывать всем видом своим, сколь противны вам мои слова!

     — Владимир Фёдорович! Сделайте милость, пожалейте меня, мой друг! Неужто вы и в самом деле стали на сторону тех, кто во всех этих страшных событиях усматривает лишь мою вину? Вот уж и князь Юсупов…