Газета Завтра 901 (8 2011)

…Я СЛУЖИЛ В ЗЕНИТНО-РАКЕТНОМ ПОЛКУ, прикрывавшем областной город Крыма, а мой товарищ Володя Орлов — жил в этом городе и был детским, крымским поэтом и с семьей жил на литературные заработки. Что это означало, мог понять только тот, кто сам пробовал жить и перебиваться "вольными хлебами"… Часто публиковался в "Мурзилке", "Пионере", всевозможных календарях и сборниках, изредка выпускал тоненькие, но отдельные книжки. Володя Орлов — темноглазый, толстенький, веселый, много работал. В южном областном городе он, при желании, мог бы найти себе какую-то постоянную работу. Ну, это вечный разговор! Мог бы, но как истинный поэт, как вольная птица — выше сытости ценил личную свободу. Вот почему только такого друга можно было с полуоборота, с внезапного приезда увлечь, уговорить на поездку с собой в Москву и в края неизвестные… Только такой мог выслушать и зажечься, снять с семейной сберкнижки чуть ли не последние деньги, позвонить жене: "Я уезжаю со Славой Шурыгиным искать могилу отца… Какого отца? Славиного отца, который в войну погиб на Смоленщине. Думаю, что денечка на четыре. Заодно в Москве, в издательствах свои поплавки проверю!"

Ну, а дальше всё, как в блокноте: сутки в поезде и трое в Москве. Была почему-то у Орлова в день нашего приезда в столицу какая-то абсолютная уверенность, что Рубцов здесь, но не на лекциях в Литинституте, а в общежитии, что на улице Добролюбова, 9 дробь 11.

Искали недолго. Какой-то длинноволосый взлохмаченный студент сориентировал нас: "Посмотрите, на втором этаже, направо. Комната у окна!" Нашли эту угловую комнату, постучали. Из-за двери услышали: "Заходите! Не заперто." Зашли.

Худощавый. Лысоватый, с острыми темными глазами парень примерно нашего же возраста, похоже, только то и делал, что сидел на краю кровати и ждал нас.

Легко и радостно поднялся навстречу Орлову. Обеими руками пожал его руку. Орлов назвал меня. Я был в офицерской форме, и моё появление Рубцова слегка удивило. Тем не менее, он сказал совсем по-военному: "Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!"

Так мы познакомились. Потом, когда, оставив свои нехитрые пожитки, мы ездили по Москве, Орлов сказал: " Рубцов — талантливый поэт. Вечером сам услышишь. Печатают его пока не часто, но он будет очень известен…"

Сегодня уже нет в живых Владимира Орлова, но я благодарен ему за то, что он познакомил меня с Николаем Рубцовым.

Те три вечера в общежитии Литинститута никак нельзя отнести к заурядным застольям молодых свободных мужчин. То были литературные вечера. Меня удивили его стихи. Ведь уже тогда им были только что написаны: " Видения на холме", "Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…", " Я уеду из этой деревни…" "Тихая моя родина…"

Володя Орлов читал свои стихи. Ёмкие, озорные. Рубцов шутил и хвалил. Сказал, что тоже когда-нибудь что-то для детей напишет… (и, действительно, написал. Немного, но как!)

Появилась гитара, и я попытался что-то спеть, но не очень-то шло, я вдруг почувствовал, что мои военные стихи и мелодии — совсем не тот уровень, хотя товарищи мои слушали и искренне подтягивали. Потом гитару взял Рубцов и стал петь под неё свои песни. Задорную "Стукнул по карману — не звенит!.." Еще какие-то песни. Не помню точно, в тот ли раз или когда-то позже — "В горнице моей светло…" (Не нынешняя, современная мелодия, которую сегодня все знают и поют, а его, рубцовская! Помню её до сих пор...) Пел он чаще тягуче, но были песни и резкие, надрывные. Тогда по струнам Рубцов бил так, что казалось они вот-вот не выдержат и оборвутся. Певец он был не сильный. Но свои стихи читал с чувством, то набирая голосом высоту, то снижая её. Смысл доносил без труда — чем почти всякий раз поражал нас.

Спать легли поздно. Орлова пристроили в комнатке этажом выше, а я ночевал в той же комнате, где и Рубцов. Мы долго говорили в темноте. Мой вопрос, где он так браво научился по-военному здороваться: "Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!" — неожиданно потянул за собой разъяснение, что он отслужил четыре года на Северном флоте на эскадренном миноносце. Удивительно! Я тоже побывал на флоте. Только гражданском. Два с половиной года учился в Херсонской мореходке. Проходил практику на трехмачтовом барке "Товарищ" и других судах. Хотел стать штурманом дальнего плавания, но так случилась,что жизненная колея перевела меня на другую дорогу… На военную. Наш разговор как-то незаметно перешел на совсем личное. Я рассказал о своей жене-смолянке, о её лесных краях. И о том, что сын у нас недавно родился и что без меня им сейчас в гарнизоне непросто. Николай вздохнул…Сказал, что у него на Севере тоже есть любимая женщина и маленькая дочка, и что жизнь тоже складывается так, что не может он сейчас быть с ними рядом… "Ты-то после этой поездки к своим вернешься, а я…" Он замолчал. Молчал и я. Ответ на то молчание уже был написан в стихотворении " Прощальная песня" ("Мы с тобою как разные птицы, что ж нам ждать на одном берегу? Может быть, я смогу возвратиться, Может быть, никогда не смогу…")