Газета Завтра 901 (8 2011)

Но наступил солнечный июльский день, время работать, учиться, действовать. Орлов уехал в Крым, Рубцов — на Тверской бульвар, 25, в Литинститут, я уехал на Смоленщину, а затем Псковщину разыскивать могилу отца. Спустя несколько суток я её нашел.… Как мистика — весь мой путь сопровождала меня какая-то птица, высвистывала мое имя… Как по волшебству, после поездки в Москву и на Псковщину вдруг стремительно ускорилась моя жизнь. Армия, с которой я чуть было не расстался, надолго осталась со мной. Всего-то через два года после первой встречи с Николаем Рубцовым мне был предоставлен трудный и единственный шанс — право на поступление в гражданский институт. Сомнений тогда уже не было — в Литературный. В нем ведь по-прежнему непросто, с перерывами, с отчислениями и восстановлениями учился студент-заочник Николай Рубцов.

На первой же установочной сессии стало ясно, в какие непростые времена мы с Орловым гостили у Рубцова, что сам он в общежитии жил, по сути, на птичьих правах. Недоброй памяти Никита Хрущев прикрыл тогда очное обучение студентов-литераторов. Всех "дневников" перевели кого на вечернее, кого на заочное отделение. Как раз в 1965 году Николай Рубцов в Москве не жил, но чуть позже он станет появляться и жить всё в том же студенческом общежитии на улице Добролюбова. Учиться на заочном надо было шесть лет. Поэтому мы виделись с Николаем Рубцовым дважды в год. Да и вообще, по приезде в Москву, где еще было останавливаться Рубцову, как не в гостеприимном общежитии Литина?! И всегда при встречах с ним были его новые стихи и наши студенческие песни на них.

…ПАМЯТНО ТЕСНОЕ ЗАСТОЛЬЕ ПОСЛЕ СДАЧИ непростого экзамена профессору Михаилу Павловичу Еремину. В самый разгар песен и веселья появился Рубцов. Сосредоточенный и трезвый, как стеклышко. Мои товарищи (там были Алексей Иванов, Рудик Кац, Леня Финкель, Ад Подрез, Саша Панченко) радушно раздвинулись, пригласили Николая к столу. Он, в иногда свойственной ему манере, выдержал паузу и сказал: " Я слышал Слава песню написал на "Тихую родину"… Пожалуйста, спой!" ( ему уже налили и пододвинули чарку, но он пить не стал.) Я спел, но он неожиданно попросил: "Спой, пожалуйста, еще раз!" Короткая пауза удивления. Потом все дружно поддержали. Давай еще раз! Я спел. Николай встал и, не притронувшись к рюмке, пошел к дверям. Обернувшись, улыбнулся: "Спасибо. Музыка — достойная слов!"

Но бывало и другое. Как-то во времена осенней сессии в нашу комнату зашел крепко выпивший Николай, спросил у меня гитару. Я, зная, как он будет бить по только что смененным струнам, отказал. Сказал — дам в другой раз. Сейчас самим, мол, потребуется. Коля поджав губы вышел…Потом открылась дверь и Рубцов сердито сказал мне: "И больше не пиши свои дурацкие песни на мои очень прекрасные стихи!"

Продолжение этой истории случилось через полгода, на летней сессии. Я ехал на нашем третьем троллейбусе из общежития в центр. Народу было прилично, но не битком. Вдруг с задней площадки, я не заметил, кто там еще зашел, на весь троллейбус прозвучал знакомый голос: "Слава, привет! Ты, пожалуйста, извини. Я с гитарой был не прав!"

Коля Рубцов! Кто же еще так мог помириться и простить товарища!

…ВОСПОМИНАНИЙ: И СМЕШНЫХ, И ГРУСТНЫХ — МНОГО. Но таких спокойных ночных бесед, как те, в 1963 году, больше не было. Чем известнее Николай становился, тем меньше оставалось у него времени на неспешное спокойное общение… К нему тянулись многие, угощали, хлопали по плечам, лезли в друзья. Нет, я не числился в его друзьях. Но не погрешу против совести, если скажу, что я был ему надежным товарищем. И, как другие, хотел бы соотнести к себе (кстати, выросшему в степном Оренбуржье) строки стихотворения Николая Рубцова "Посвящение другу": "…Я пришел к тебе в дни непогоды, так изволь, хоть водой напои!" "Не порвать мне житейские цепи, не умчаться, глазами горя, в пугачевские вольные степи, где гуляла душа бунтаря". И особенно: "…И желаю тебе навсегда, чтоб гудели твои пароходы, чтоб свистели твои поезда!"

…Да так и сложилось: еще много лет гудели мои корабли, свистели мои поезда…

Екатерина Глушик -- Расфальсификация истории

В наше время практически невозможно автору после первого же издания книги завоевать признание, оказаться на слуху. Тем более, если это серьёзный труд, а не бульварное чтиво. Книга Игоря Шумейко "Вторая мировая. Перезагрузка", вышедшая задолго до нажатия кнопок российско-американским дуэтом и широкого хождения этого слова, вылетевшего из уст Обамы, стала бестселлером, а автора называют одним из ведущих историков России. "По праву", — скажет всякий, прочитавший его труды.