Газета Завтра 920 (27 2011)

Конечно, автор не обходит молчанием, как он пишет, "кульминацию темы еврейских комиссаров". Он упоминает книгу о строительстве Беломорканала 1931-1934 гг. и приводит имена некоторых из числа 36-ти ее авторов, а также имена тех, кто занимал основные посты в этом строительстве. Это имена шести евреев и перечисляет их "достоинства", как он их называет: "Сознательность, безжалостность, подвижность, точность, четкость, проницательность и факультативное еврейство в качестве подтверждения, а, возможно, и объяснения всех прочих качеств". Почему еврейство "факультативно" — это неточный перевод этого слова? Непонятно. Автор говорит, что: "То были последние представители героического периода русской революции". И приводит цитату, вполне злободневную, из Гроссмана. Написано после смерти Сталина, но до "перестройки". Речь идет о большевике Льве Меклере: "Он в кротости своей был беспощаден к инакомыслящим. Революция казалась ему беспомощной, детски доверчивой, окруженной вероломством, жестокостью злодеев, грязью растлителей. И он был беспощаден к врагам революции". Большое количество еврейских имен среди представителей новой власти бросалось в глаза и требовало объяснения. Слёзкин цитирует книгу Луначарского, посвященную этому вопросу: "Когда революция победила и организовала государственную власть, значительное количество евреев вошло в органы государства. Они завоевали право на это своей преданной, самоотверженной службой революции". Автор рассматриваемой книги приводит цитаты из воспоминаний, передающие чувства восторга, которые испытывали эти завоеватели или их дети. Это чувство было особенно сильно на фоне общей нищеты. Например, такое воспоминание: "с 35-го года мы стали жить на Николиной Горе… Поселок… расположился в прекрасном сосновом лесу, на высокой горе, в излучине Москва-реки. Место изумительное по красоте, одно из лучших в Подмосковье... Участок был прямо над рекой, на высоком берегу. Дача была большая, двухэтажная, шесть комнат. Брат мамы, Вениамин, не без тайной зависти называл ее "виллой"... Около некоторых дач на реке были сделаны деревянные мостки для купания… Мы, девчонки, любили собираться у мостков под дачей Керженцева. Там было мелко и удобно купаться… Жизнь на даче была прекрасной". Характер этой жизни передает другое воспоминание: "…наша школа находилась в центре города, где, в основном, жили привилегированные слои бесклассового общества, и дети, конечно, соответствующие. Что же касается национально-процентного соотношения, то "еврейское лобби" — абсолютно превалировало. Все эти Нины Миллер, Люси Певзнер, Буси Фумсон, Риты Пинсон, а также Бори Фукс и другие доминировали по всем статьям над малочисленными Иванами Мухиными или Наташами Дугиными. Училась эта элита легко и славно, во всем задавая безоговорочный тон". Автор комментирует: "Они ходили в театры, читали романы XIX века и проводили лето на дачах или на море, примерно так же, как это делали герои романов XIX века. У многих были крестьянские няни, которые в последующих воспоминаниях превращались в подобие крестьянских нянь старых революционеров (и, в конечном счете, в подобие Арины Родионовны, бессмертный прототип всех крестьянских нянь). Инну Гейстер, отец которой был выходцем из черты оседлости и видным теоретиком коллективизации, воспитала Наташа Сидорина из деревни Караулово, Рязанской области". И далее: "Самым престижным советским вузом второй половины 30-х гг. был Институт истории, философии и литературы (ИФЛИ), возглавляемый сестрой Розы Соломоновны Землячки А.С. Карповой-Залкинд… Самые популярные преподаватели ИФЛИ (Абрам Белкин, Михаил Лившиц и Леонид Пинский) были профессорами литературы, а самые заметные студенты (также, в основном, евреи) поэтами, критиками и журналистами". Студенты ИФЛИ любили в своих разговорах, а позже в мемуарах, называть свой институт лицеем, а завязавшуюся там дружбу — лицейской дружбой. Атмосферу, в которой жила эта элита, передают воспоминания, в большом количестве цитируемые автором. Например: "Ох, уж эти подмосковные дали, подмосковные вечера, дачные поселки в перелесках, деревянные дома с открытыми верандами, садики, окруженные деревянным штакетником!.. А под окнами и вокруг — террасы, где романтические дачники сажали душистый табак, днем невзрачный, но вечером и ночью терпко-душистый… Вечером, после "трудового дня", мытье из ковша теплой, нагретой солнцем, водой, сандалии, после дневной бесшабашной босоногости, неторопливое вечернее чаепитие со старшими, но чаще всего длинные, до ночи разговоры с дачными подружками и мальчиками тоже… Постепенно все эти обязательные музыкально-дачные экзерсисы стихали, дачники укладывались спать. Наступала тишина, прерываемая паровозными гудками. Но долго еще то тут, то там слышались призывы мам и бабушек".