Газета Завтра 924 (31 2011)

Но однажды Уолтер находит на помойке наручную меховую игрушку, Бобра. После пьяной ночи и неудачного самоубийства Бобёр внезапно заговорит голосом Уолтера. И герой поведает сам себе, как нужно жить дальше. С этого момента Уолтер не расстанется с "разумной" зверюшкой, будет непрерывно носить её на руке, вернёт себе любовь жены и потерянный бизнес, а после и вовсе станет звездой телеэфиров и героем журнальных полос. Постепенно влияние Бобра превратится в невыносимую зависимость, и срочно потребуется новая психотерапия. Быстро и планомерно переходящая в членовредительство.

Первая половина фильма просто великолепна. Гибсон и Бобёр сливаются в одно существо, олицетворяя собой бунт против всего устройства современного общества: его фобий, социальных реакций, укоренившихся в своей замшелости устоев. Тот самый случай, когда комедия и драма идут рука об руку, не скатываясь в банальности и заштампованные истины. Всё становится на свои места. Полное ощущение, что после всех жизненных перипетий Гибсон в очередной раз показывает всем средний палец. Зритель прекрасно понимает, что герой окончательно спятил и речь уже не идёт об обычной депрессии, тут требуется реальная помощь специалиста. Но безумие, которое переживает Уолтер, родом из тех высших сфер, куда редко забирается рядовой обыватель. И оно по-своему прекрасно. Когда же происходит кульминационный момент "убийства" бедного животного, весь пафос сходит на нет так стремительно, что не успеваешь опомниться. Полное ощущение, что начинается совсем другой фильм. Стандартный набор удручающих нелепостей, характерных для провинциальной американской драмы. Некий ухудшенный вариант интонаций "Красоты по-американски" с какими-то странными с точки логики выводами.

Возможно, для кого-то и покажется оригинальным сообщить всему миру, что в словах "все будет хорошо" далеко не всегда содержится правда, но для умницы Джоди Фостер подобное высказывание выглядит в лучшем случае глупой шуткой. И игрушечный Бобёр, и сам фильм заслуживают более вменяемого финала — безумного, разрушительного, выходящего за грань. Но только не серого, обезличенного, растительного существования, превращающего отличную идею в еще один мёртворожденный способ обретения себя.

Возможно, лучшим выходом из сложившейся ситуации станет для Гибсона новая роль в криминальной комедии "Ловкость рук" Брэда Мирмана. Там руки актёра будут использованы не для того, чтобы надевать на них плюшевого друга. В приятной компании Жерара Депардье и Кифера Сазерленда герой Гибсона похитит у парижского гангстера редчайшую золотую монету, в результате чего незадачливые воры окажутся в центре головокружительных проблем. Никакой политики, экстремизма, скандалов на почве страсти. А там, может, и до собственного фильма-мечты про викингов дело дойдёт. Ведь в этой мишуре слухов и парадоксов многие позабыли о том, что Гибсон и сам умеет снимать кино. И никакой игрушечный Бобёр ему для этого, надеюсь, не потребуется.

Сергей Угольников -- Фиалки на марше

Все театры обладают своим сложным характером. Одни — напыщенные и строгие, в их кулуарах семидесятилетние мэтры рассуждают примерно так: "Разве может этот сорокалетний щенок сыграть Ромео? Откуда у него жизненный опыт?" Иные, напротив, в своём стремлении к новому и актуальному теряют все смыслы, в погоне за модой, установкой на "перформанс" (к слову, изначально непрофессиональное площадное представление), утрачивают минимальное представление о воспитательных, культурных задачах театра. Московский музыкальный "Театр на Басманной" под руководством Жанны Тертерян, задуманный как молодёжный, построен на более взвешенных принципах, что и помогает ему находить всё новых зрителей и поклонников. Они-то и переполнили помещение театра им. Станиславского и Немировича Данченко, в котором прошло закрытие юбилейного летнего сезона "Театра на Басманной".

Уникальность Театра в том, что труппа устойчива и незаменима. Не может произойти классической коллизии: "Прима заболела, и её заменила дублёрша". Актёры здесь не болеют, этот состав — всегда первый. Соединение классической формы и молодёжного содержания способствовало тому, что пять дней в оперетте начались с премьеры произведения Гаэтано Доницетти "Ночь наваждений". Но постановка стала не "авангардной", а, скорее, возвращающей к корням, классическому образу и исполнению, ибо "безумия" и условности хватает в самом классическом действии, блестяще исполненном поющими артистами. Конечно, как всегда великолепна была Ирина Баженова, которая восхищает не только талантом, но и личной, человеческой теплотой и обаянием. Само действие тоже было сплавом опыта и молодости. "Молодости" в смысле детства (словно посмеиваясь над тем, что Театр когда-то давно назывался "детским"), ведь в конце оперетты на сцену вышли "театральные" дети и сорвали аплодисменты зала, не заслонив собой постановку.