Газета Завтра 937 (44 2011)

Далее разговор коснулся алхимии. "В работе нет ничего трудного и ничего легкого. Труден первый шаг. Надо понять, что такое "зелёный лев". Это шаг с берега в безбрежный океан. На первом шагу никак не понять, что такое "зелёный лев", а дальше это всё "женская работа" и "детская игра" (алхимические термины — С.Г. ). Просто требуются тщательность и внимание. Любое занятие алхимией предполагает, что в нас есть некое зерно. Некоторые это чувствуют сразу, другие со временем, третьи — никогда. Дальше идет агрикультурная работа. Надо дать этому зерну прорасти. Когда оно проявляется, оно еще бледное, росток чахлый. Но затем он начинает зеленеть, это и называется "зеленый лев". Это трудно, потому что это выход из чёрной стадии, "подземной", и мы пытаемся сублимироваться до воды. Когда Небесный дождь прольётся, росток начинает выходить на воздух и воду, и сразу попадает не в ситуацию подземного кошмара, а в ситуацию трёх элементов: воды, воздуха и огня. И, наконец, мы только тогда понимаем, что такое огонь. Потому что, когда зерно зреет в земле, оно не понимает, что есть огонь вообще. Оно знает тёплую утробу матери, но это женский огонь, отраженный огонь. Дальше, когда зерно становится растением, идёт проблема выбора, проблема иерархии. Сначала оно становится сорняком, потом лилией, потом розой. Роза уже заключительная стадия философского камня.

Тогда восходит солнце микрокосма, то начало, которое нас гармонизирует и упорядочивает дух, душу и тело. Оно называется квинтэссенцией — это есть Альбедо — заря. Мы выходим за пределы собственного микрокосма и восходим к полярной звезде, которая и есть истинный философский камень. То есть центр нашего микрокосма — вне его. В этом случае считается, что мы можем видеть мир и вещи в их подлинном аспекте".

Хочу сказать, что он был абсолютным гением и чудом нашего времени. И надо со всей определенностью заявить, что любая фигура сравнения к нему неприменима. Появись он в любой из эпох, он и там был бы чудесным гением.

Воистину, на своем надгробии он с полным правом заслуживает эпитафию из его любимого Поля Валери: "О воздаянье, после размышленья — Взор, созерцающий покой богов".

Сергей Герасимов

О ВНУТРЕННЕМ ПУТЕШЕСТВИИ

Этот Человек много значит для меня. Я бы не назвал это сферой моих научных интересов (если таковая есть вообще) или сферой духовного поиска. Я помню, как Головин был разочарован, узнав, что я христианин. Мы шли по Новому Арбату, где встретились в Доме Книги — он любил выбирать что-то из секонд-хенд-беллетристики на первом этаже, — когда я ответил на его вопрос о моем уповании. Разочарование его было сильным. Хотя его и окружали христиане. Когда к ним в загородный дом пришёл к жене местный священник, он спросил у Евгения Всеволодовича: "А вы, я слышал, увлекаетесь язычеством?" — "Да нет, — ответил Головин, — это вы увлекаетесь христианством". В конце концов, он всегда понимал и писал о том, что все мы, какой бы веры или безверия ни держались сейчас, всё равно несем на себе отпечаток долгих веков монотеизма. Он не исключал из этого правила и себя, и ни в коей мере не играл в практикующего эллина. В этом была существенная разница между Головиным и всей обоймой современных неоязычников. Я не знаю ни одного человека, который под влиянием Е.В. обратился бы в "язычество" или стал практиковать герметические искусства. Головин скорее заставлял человека думать, а это немало.

В его статьях или на лекциях в Новом университете, где я впервые увидел Головина вживую, мне было интересно сочетание в его дискурсе языка алхимии с античной мифологией. Помню, как на лекции "Пурпурная субстанция обмана" году в 1998-м, я намеревался задать ему вопрос о символике дуба с вывороченными корнями, но пройти к мэтру не было возможности, и общение наше пришлось отложить на несколько лет.

Я смог познакомиться с Головиным только в начале 2004 года, после его лекции "Матриархат", — наверное, одной из лучших лекций Евгения Всеволодовича. Тогда только вышла моя первая книжка по ирландской мифологии, и я подарил её Е.В. в надежде на какой-нибудь комментарий мифолога. И я его получил, причем развернутый, практически всё наше дальнейшее общение с Е.В. до последних звонков в 2010 году и было этим развернутым комментарием. В первую очередь для меня Головин был мифологом, его взгляд на миф, его игра с мифом были для меня важнее всего.