Газета Завтра 946 (3 2013)

Новое поколение, контуры которого только-только вырисовываются, уже не успело вкусить ничего советского. Это те, кто не застали бомбежку, а родились среди социальных руин и исторических крематориев, куда отправлялись вчерашние победы и великие герои. Они вынуждены жить в стране, где "нищета передается по наследству", где столица вот-вот "сожрет и не подавится", где мы "на своей земле ничего не значим", потому что "пришла бандитская орда". Это растерянное поколение уже в начале пути "заблудилось в сумрачном лесу", под их компас подложили топор, направляющая стрелка мечется во все стороны — и теперь сбившиеся с дороги вынуждены учиться ориентироваться по звездам, даже когда ночное небо затянуто тучами. Тропы на распутье поросли бурьяном, а камень, перед которым раньше стоял русский витязь, подменили на могильные плиты чужих цивилизаций, пророчествующих о надвигающемся конце света.

"Дети боли" — как сами себя именуют герои повести — принадлежат к так называемой готической субкультуре, ищущей не смысл жизни, а смысл смерти. Вопреки завету Алеши Карамазова, в сердцах этих подростков, юношей и девушек не сохранилось ни одного светлого воспоминания детства, способного потом во всю жизнь "пойти во спасение": "мы потеряли способность радоваться, и из-за этого ненавидим окружающих". В их представлении, необходимо опуститься до самых глубин Ада, чтобы сделать разбег для рывка в небо: "они должны были выйти из подземелья другими и увидеть мир подвластным своей воле". Они сменили детские площадки на склепы, потому что "там никто жить не мешает" и потому что "мертвые не предают".

Но готика, с её эстетикой умирания и онтологией кошмара, таит в себе искушение Вавилонской башни: Кельнский собор без духовной лествицы обещает на своих шпилях вознести человека прямо в небо, но в итоге пронзает его, как копье сотника прободило Распятого. Смерть играет с юными готами в жмурки, с темными повязками на глазах они способны реагировать лишь на ее манящие хлопки, питая иллюзии, что "смерть — единственно надёжная вещь в жизни". Им кажется, что они идут на нее с открытым забралом, а на самом деле блуждают по лабиринту, прячутся от жизни под густым слоем готического грима, пытаются "замаскировать факт смерти".

В повести показаны два исхода из этого лабиринта. Первый — прыжок на полном ходу с заблудившегося трамвая, идущего под откос: замужество одной из готесс и превращение ее в обывательницу, будто черный костюмчик в одночасье оказался мал. Второй — череда суицидов, каждый из которых похож на игру в цыганскую рулетку, когда из барабана вынимается только один патрон: "Казалось, стать самоубийцей — словно проехать безбилетником, попытаться украсть вечность". И все же всякий раз на последнем рубеже они искали "роковую зацепку за жизнь": балансировали на краю крыши, барахтались в мутной реке, пытались опереться на воздух, оказавшись в петле.

Главная героиня повести — Света — успела сдернуть повязку, когда смерть на мгновение заглянула ей в глаза. Она, как художник, сумела запечатлеть в своем сознании расплывчатый силуэт смерти и с этим фотороботом отправилась ее искать, чтобы обрести смысл жизни, чтобы преодолеть прах и тлен, разгадав механизмы умирания: "Не могу поверить, что когда человек умирает, ничего не остаётся. Ищу доказательство существования иного мира, доказательства вечной души".

Влюбившись в сына отчима, в чьем "скифском разрезе сумрачно-янтарных глаз" и загадочном молчании, казалось, скрывался "повод для жизни", она не может понять логики бытия, когда из Чечни приходит гроб с телом брата/любимого.

В погоне за смертью она придумывает таинственный мир за рекой — замысловатое переплетение разных мифологий, человеческих страхов, видений и пророчеств, "тонкий мир духов, демонов и богов". И главное — найти переправу через реку, потому что это и есть заветная река с живой водой, поставить в ней сети, "когда идет бессмертье косяком", ведь на дальнем берегу именно тот мир, где смерть бессильна: "Рай мерцал где-то вблизи, может быть, за соседней рекой. И туда можно пройти, навестить пращуров, которые живут почти так же, как при жизни, только безмятежно, тихая радость озаряет поля среди облаков. А когда наступает война, пращуры приходят на помощь небесной ратью. И показалось, что уже нашла дверь туда".

С готами Света сближается только для того, чтобы стать "хакером портала Некрополь". Она надеется, что "люди в черном" укажут ей след смерти, но быстро разочаровывается, видя, что её умерший любимый живее этих живых мертвецов: "живая мышь круче мертвого льва, потому что бегает и пищит". Если смерть — это "естественное и необратимое прекращение жизнедеятельности биологической системы", то и жизнь — это всего лишь "способ существования белковых тел". Бессмысленная смерть или подготовка к бессмысленной смерти делает бессмысленной жизнь, мученическая же смерть превращает жизнь в Житие.