Разозлиться бы, что автор выдёргивает из-под тебя стул и отнимает последние идеалы, а я вдруг без всякой внешней связи вспоминаю последний кинофестиваль "Невский благовест", прошедший месяц назад в Петербурге, и одну из его картин, где в старой союзнической хронике снят Освенцим. Сколько мы видели о нём страшных документальных картин, начиная с роммовского "Обыкновенного фашизма", а тут опять новое невиданное, невыносимое. Сколько же этой хроники в мире! В этой фашистские офицеры из лагерного начальства по приговору союзников голыми руками хоронят сотни трупов, зная, что трупный яд убьёт их. Может быть, это самая справедливая форма казни для нацистских преступников. Мера за меру. Вместо "милосердного" расстрела страшное умирание, как у тех, кого они обрекали этому умиранию вчера.
И уж как-то само собой, словно только ждала повода, вспоминается безжалостная хроника в картине С.Лозницы "Блокада", в документальных лентах краснодарского режиссера В.Тимощенко об армянской резне 1915 года, в картине И.Твердовского "Сороковые. Большие игры маленьких людей", в документальных сериалах В.Правдюка о первой и второй мировых войнах и сотнях других хроникальных картин мира с их всё новыми и неисчерпаемыми материалами. Кажется, эта правда и копится для того, чтобы каждый из нас однажды со страшной метафизической ясностью понял простую мудрость старого и из-за старости уже неслышного нам изречения, что "всё тайное однажды становится явным". И, похоже, это Господь Сам, вразумляя нас, снимает страшную хронику, видя, как скоро мы забываем правду, потому что слишком ценим душевный покой, исподволь порождающий новых злодеев, которые охотнее всего сеются и поспевают на полях забвения. А Он хочет научить нас слышать и не быть "второгодниками" в таких уроках, чтобы однажды это безумие всё-таки остановилось.
И я уже охотнее прощаю неблагодарный труд Нормана Лебрехта с его разоблачительным рассказом о неприкосновенных дирижёрах. Его расследования могли показаться припозднившейся сплетней, честолюбивой забавой ищущего успеха ума, данью нашему мстительному времени, которое не выносит незамаранного величия. Но вижу, что дело глубже, что случайность — подлинно только форма существования закономерности. С чего бы, кажется, сошлись такие дальние предметы, как хроники Освенцима и великие Фуртвенглер и Караян? А видно не без причины, потому что в тот же вечер (я же говорю, что случайностей нет) попадётся мне у моего товарища и другая книга — Алекса Росса "Дальше — шум". И я увижу, как венская скрипачка и дирижёр Альма Розе, племянница Густава Малера, составляет из заключённых женщин оркестр и поднимает дух охраны Освенцима вальсами Штрауса и "Грёзами" Шумана, а Гитлер отправляет офицеров СС в Байройт слушать Вагнера и составляет программы для оркестра Брукнера.
Вон оно, значит, как! Как будто в параллельный мир заглянул. И вчерашняя любовь к Караяну и Фуртвенглеру, а косвенно отчего-то и к невиноватому Малеру, потемнела. И уже никогда не вернётся прежний свет и радость слышания, словно дирижёры даже и безупречным исполнением таинственно повредили тем, кого они так вдохновенно толковали: Бетховену и Вагнеру, Штраусу и Моцарту. Пройдёт, конечно. Музыка победит, потому что рождена прямым Божьим, а не параллельным человеческим миром. И выходит — дело не в честолюбии Лебрехта или его непременном желании блеснуть до времени скрытыми фактами, а в том, что эти факты и нельзя скрыть просто потому, что Господь всё равно напомнит о справедливости и том, что у нас "и волосы на голове сосчитаны".
Как там у Пушкина в "Борисе": "Борис, Борис, всё пред тобой трепещет, Никто тебе не смеет и напомнить О жребии несчастного младенца, А между тем отшельник в тёмной келье Здесь на тебя донос ужасный пишет: И не уйдёшь ты от суда мирского, Как не уйдёшь от Божьего суда".
И досада на разоблачительного автора сменяется горьким утешением, что зло, надеющееся укрыться во времени, будет изобличено в вечности. И мы будем чаще вспоминать навсегда правого Александра Сергеевича, что "гений и злодейство — две вещи несовместные", и лучше слышать шум времени и отвечать на его вызовы с памятью о Господнем взгляде и его неподкупной хронике.
Рекомендуем к прочтению:
Семь: ноль
Европа спит