Газета Завтра 956 (10 2012)

— Да, и  хоры существуют благодаря энтузиастам-одиночкам. В прошлом году, например, я был председателем жюри на фестивале хоров мальчиков и юношей в городе Дубна. Так, коллективы приехали из разных-разных городов России, из Конакова, Нижнего Новгорода… Я думаю, что государство не осознало еще, что в воспитании патриотизма, в воспитании любви к своей Родине, в том числе, необходимы хорошие хоры. Я вам приведу пример. В 1913 году, в год празднования 300-летия дома Романовых, в Пермской губернии 300 крестьянских хоров пели музыку из оперы Глинки «Жизнь за царя». О чем это говорит? О воспитании посредством хорового пения… Сегодня же в культуре мы оказываемся свидетелями вещей, которые не укладываются в нашем сознании. Мы пожинаем плоды нашего бездействия,  в том числе и в области хорового воспитания. 

— Владимир Николаевич, сегодня возможно ли создать хор с нуля? Как вы это сделали в 1972 году?

— Думаю, возможно. Если есть страстное желание и есть единомышленники.

— Какова была ваша мотивация создания хора?

— Внутренняя мотивация — оппонирование официальному казенному пению. Я хотел разговаривать с человеком, который приходит в зал на концерт, на каком-то сердечном языке. Более интимном. Отсюда название хора — камерный. 

— Вы первым стали включать в программы духовную музыку?

— Нет, первый Юрлов привнес в советский хор исполнение духовной музыки. А потом уже я. В 70-е годы я был убежден, что никакой, даже самый высокопоставленный чиновник, не имеет права росчерком пера запретить целый пласт русской музыкальной культуры.

— Вы были диссидентствующим?

— Нет, я не был диссидентствующим. Я был убежденным в своей правоте. Просто делал то, во что верил.

— У вас есть понимание аудитории, к которой обращаетесь сегодня?

— Есть скорее чувствование. Если говорить о Москве… то не устал ли сегодня человек от пустословия, от грохота и трескотни, от музыки, которая звучит в машине, а слышна на улице? Человек хочет чего-то другого. Вы были свидетелем «Реквиема» Моцарта. Казалось бы, эта музыка не имеет отношения ни к политике, ни к нашей жизни… но люди приходят. И зал полон. Что двигает человеком? Мне кажется, помимо интереса к музыке Моцарта, к легенде Пушкина о Моцарте, есть какое-то желание постичь нечто более высокое, чем то, что встречает человек в обыденной жизни.

— Как вы работаете с артистами. Как добиваетесь сегодня моцартовского звучания? 

— Не могу ответить на ваш вопрос. Это процесс воспитания, а изложить воспитание в какой-либо формуле невозможно. 

— Тогда так. В чем сложность руководства хором, где музыкальный инструмент — каждый артист?

— Самое трудное — убедить исполнителя в твоей трактовке. Если ты убеждаешь — он будет отдаваться музыке. Не сумеешь убедить, будет формально выполнять твои требования. Должно быть доверие. Артист хора доверяет твоему профессионализму, а ты доверяешь артисту в его стремлении с тобою вместе работать. Если хотите, это добровольное подчинение.

— Добровольный абсолютизм. Кстати бы, тут вспомнить имена великих русских композиторов Свиридова, Гаврилина, с кем вы работали, кто посвящал Вам свои сочинения. 

— Вы знаете, появление крупной личности не только в музыке, но и в литературе, в живописи, в любом виде искусства — это, конечно, время. Мне так кажется. Вот Свиридов. Он родился в 1915 году, расцвет его творчества пришелся на середину 50-х. Значит, надо было найти ему сначала свой язык, а потом этим языком выразить то, что от него жаждали услышать люди. Он пишет «Патетическую ораторию», «Поэму памяти Есенина», такие крупные сочинения, которые, конечно, всколыхнули душевный мир людей. Гаврилин. Он писал замечательные эстрадные песни, романсы, и рядом с этим — симфония «Перезвоны»,  которая тоже, кончено, оказала влияние на слушателей. Открыла ему, слушателю, не только строй мыслей русского человека, но и жизненную позицию шукшинского героя. И Свиридов, и Гаврилин говорили не лозунгами. Они говорили глубоко прочувствованным и омузыкаленным словом.

— Может быть, вспомните какой-либо частный эпизод?