Газета Завтра 994 (51 2012)

На дворе были девяностые... Никогда не смогу забыть один проект 1997 года — рыбный ресторан на бывшей улице Горького напротив башни телеграфа, Кремль почти как на ладони. Загвоздка в том, что близилось 850-летие Москвы. График сдачи объекта был чудовищно напряжённым. Сроки зачастую могут обходить дату сдачи объекта и переливаться в несколько дополнительных дней доводки. Так вот, за месяц до первого сентября (когда по проекту всё должно было быть закончено) пришли люди в строгих костюмах и сказали, что любые задержки — исключены. Переписали паспортные данные всех и каждого. Ничего не поделаешь, переехали на стройку всей командой, "наперевес с компьютерами".

Тогда я практически ощутил себя на поле боя, помог опыт работы "по живому", сразу — без долгих чертежей и пересудов, приходилось воплощать идеи, стоя по колено "в опилках и бетоне". Сразу вспоминалось — отец часто рассказывал мне о том, как его отцу, моему деду, командиру сапёрного подразделения, во время войны приходилось руководить возведением понтонной переправы через Сиваш: вокруг всё в огне, укрыться негде; если летят "мессеры" — вались навзничь прямо на понтоны, смотри в дымное небо и жди... В итоге объект мы всё-таки сдали и получили за него архитектурную премию "Золотое Сечение".

Потом я покинул родное архитектурное бюро "АМ", с которым провёл ни много ни мало пятнадцать лет, где вырос как профессионал своего ремесла. Видимо, наступает такое время, когда самосознание меняется. Это не смена полюсов, а скорее смена времён года, когда за весной, местами непонятной, то вдруг возвращающейся в зиму, то вдруг взрывающейся теплом, приходит лето, по-своему определённое, стабилизировавшееся. Я не рассматриваю такой переход как шаг из одного кубического, строго отделённого объёма в другой, нет, — это просто путь по дороге, пейзаж вокруг которой постепенно меняется.

Работая над своими проектами, я придаю важность процессу, в который должны быть непременно включены объекты совершенно разных масштабов и типологий. И общественные, и жилые, и т.д. При этом целые посёлки, но, на микроуровне — и проекты отдельных элементов мебели. Не могу себе позволить забывать об адресности всего создаваемого, о работе в социальном слое. Это личная ответственность архитектора. Именно человеческий отклик на тот или иной шаг позволяет мне понять, куда двигаться дальше, позволяет мне тщательнее отбирать инструменты, которыми я смогу воспользоваться в ситуациях, созданных творческой судьбой. 

В моем архитектурном бюро мне уже удалось осуществить несколько проектов, в которых я пытаюсь стратегически нащупать свою личную Красную Атлантиду. Из последнего года — пара очень близких и любимых. Например — интерьер московской компании на Чистых прудах. История за этим проектом: активная фаза никак не начиналась, стройка, по сути, стояла, заказчик никак не мог определиться. Тогда я сказал: "Ваш стиль — Сталин в Чикаго". А имел в виду: современную конторскую архитектуру, приправленную небольшой дозой "уютного ампира". Когда я убеждал в своём замысле, передо мной был образ станции метро Маяковская, которым я как бы выстилал все три этажа. В итоге имеем воплощенную реинкарнацию в меру респектабельного московского интерьера с традицией. 

Другой любимый проект уходящего года, который я условно обозначил для себя "Гагарин в Женеве", — интерьер офиса руководства московского банка. В нём вообще нет классических деталей, никаких. Начиная от материалов, заканчивая пространством, геометрией, всё играет на создание точного живого образа. Это для меня — ощущение советской архитектуры XXI века. Будто бы сам Сталин провожает первого космического путешественника в полёт. И курс лежит в глубокий космос, "Москва-Кассиопея", "Солнечная система — Альфа-Центавра".

Помимо проектной прикладной работы последнее время я занимаюсь аккумулированием крымского архитектурного советского наследия, поиском "артефактов" Красной Атлантиды, создавая по крупицам проект путеводителя "Курортоград: Наследие". Крым — это особое место, Родина Русского Православия, на этой земле крестился святой равноапостольный князь Владимир.

Иногда мне кажется, что будь у меня, наконец, развязаны руки от каждодневной рабочей суеты, я бы построил храм. Я хорошо представляю его себе, этот проект. Он был бы "протовизантийский", но не перегруженный деталями. Византийский конструктивизм. Соединение несоединимого — парадигма русского искусства, его чудо. После этого смогу сказать всем спасибо, я уже выполнил свою задачу здесь, ребята.