Где апельсины зреют

— Я перевожу, а онъ говоритъ, что одинъ разъ завтракать мало.

— Ну, городъ! Совсмъ хотятъ взять въ кабалу! Въ вертепахъ обыгрываютъ, въ гостинницахъ насчитываютъ. Хоть-бы взять англійскій ресторанъ, гд мы третьяго дня обдали… Ограбили. Нонъ, нонъ, прибавки за комнаты никакой… Рьянъ пуръ шамбръ… размахивалъ руками Николай Ивановичъ. — Мы кричимъ “вивъ ли Франсъ”, вы кричите “вивъ ли Руси”, а извольте видть какое безобразіе! Дузъ франкъ пуръ шамбръ и рьянъ!..

Глафира Семеновна старалась переводитъ. Управляющій смягчился и общался по франку въ день сбросить за комнату. Николай Ивановичъ продолжалъ торговаться. Кончили на двухъ франкахъ, убавили франкъ за кипятокъ.

— Ахъ, ярыги, ярыги! Ахъ, грабители! восклицалъ Николай Ивановичъ, выбрасывая деньги по счету. — Ни копйки за это на чай гарсонамъ, швейцарамъ и двушкамъ!

Черезъ часъ они хали въ омнибус съ чемоданами на станцію желзной дороги. Глафира Семеновна сидла въ углу омнибуса и дулась. Ей ни за что не хотлось узжать, не отыгравшись въ рулетку. Конуринъ, напротивъ, былъ веселъ, шутилъ, смотрлъ изъ окошка и говорилъ:

— Прощай, славный городъ Ницца! Чтобы теб ни дна, ни покрышки!

XXX

Ивановы и Конуринъ подъзжали къ желзнодорожной станціи.

— Батюшки! Да это та-же самая станція, на которую мы и изъ Марселя и изъ Монте-Карло пріхали, — говорилъ Николай Ивановичъ. — Сказала ли ты въ гостинниц, чтобы насъ везли на ту дорогу, по которой въ Италію можно хать? — спросилъ онъ жену.

— Сказала, сказала. А то какъ-же? Прямо сказала; ля гаръ пуръ Ромъ.

— А разв Римъ-то по-французски ромомъ называется? — удивленно задалъ вопросъ Конуринъ.

— Да, да. Римъ — Ромъ по-французски, — отвчала Глафира Семеновна.

— Фу, ты пропасть! Такой городъ и вдругъ похмельному зовется: ромъ! А еще папа живетъ! Стало быть блый и красный ромъ-то оттуда къ намъ и привозится?

— Да почемъ-же я-то знаю, Иванъ Кондратьичъ! Насъ объ винахъ въ пансіон не учили.

— Та-же самая дорога, что въ Римъ, что въ Монте-Карло, теперь ужъ я вижу… — продолжалъ Николай Ивановичъ, вынимая изъ кармана карту желзныхъ дорогъ и смотря въ нее.

Заглянула въ карту и Глафира Семеновна и сказала:

— Дйствительно, та. Вотъ Ницца, откуда мы демъ, — ткнула она пальцемъ, — вотъ за красной чертой Италія. Видишь, написано: Италія? Вотъ мы такъ подемъ въ Италію, потому что другой дороги изъ Ниццы нтъ. А вотъ по пути и Монте-Карло. Вотъ оно напечатано: Монте-Карло.

— Мимо вертепа стало быть подемъ? — спросилъ Конуринъ Глафиру Семеновну.

— Мимо, мимо.

— Вотъ съ удовольствіемъ-то плюну на станціи.

— И я съ тобой вмст,- подхватилъ Николай Ивановичъ.

— А какъ это глупо будетъ. Словно дти… — сказала Глафира Семеновна. — На которомъ мст ушиблись, на то и плюютъ. Совсмъ бородатыя дти.

Остановились у станціи. Носильщики потащили багажъ. Сопровождавшій омнибусъ человкъ изъ гостинницы сталъ спрашивать, куда сдавать багажъ.

— Ромъ, Ромъ, Ромъ… — твердила Глафира Семеновна.

— Въ Ромъ или въ Коньякъ, но только вонъ изъ вашего славнаго города Ниццы, — прибавилъ, смясь, Конуринъ.

Человкъ изъ гостинницы повелъ ихъ къ касс, сдалъ багажъ, купилъ имъ билеты до Рима и заговорилъ, что-то объясняя.

— На итальянской границ нужно будетъ пересаживаться въ другіе вагоны, — перевела Глафира Семеновна. — Но затo эти билеты дйствительны на четырнадцать дней и мы по пути, если захотимъ, то можемъ на каждой станціи останавливаться, — весело прибавила она.

Въ голов ея въ это время мелькнула мысль, что во время пути она, можетъ быть, успетъ уговорить мужа и Конурина сойти въ Монте-Карло и остаться тамъ часа на три до слдующаго позда, чтобы отыграться въ рулетку.

— Гд тутъ останавливаться! — махнулъ рукой Николай Ивановичъ. — Прямо въ Римъ. Изъ Рима въ Неаполь, оттуда въ Венецію и домой…

— Да, да… Въ Римъ такъ и въдемъ. Пусть ромомъ насъ угощаютъ… — подхватилъ Конуринъ и опять прибавилъ:- Скажи на милость, вотъ ужъ не думалъ и не воображалъ, что Римъ хмельной городъ.

Человкъ изъ гостинницы, исполнивъ свою миссію по сдач багожа и покупк билетовъ, привелъ Ивановыхъ и Конурина въ залу перваго класса, поставилъ около нихъ ихъ сакъ-вояжи и пледы съ подушками и, снявъ фуражку, остановился въ ожидающей поз.

— Что? Пуръ буаръ теперь? на чай хочешь? спросилъ, улыбаясь, Николай Ивановичъ. — А зачмъ путешественниковъ въ гостинниц грабите? Мы — рюсъ, вы — франсе и должны въ мир жить, потому что друзья, ами. Какое-же тогда “вивъ ли Руси” съ вашей стороны? На вотъ полъ-четвертака. А больше не дамъ. Не стоите вы, черти!

Онъ далъ мелкую серебряную монету. Черезъ нсколько минутъ подошелъ поздъ изъ Марселя, отправляющійся до итальянской границы и супруги Ивановы и Конуринъ засли въ купэ вагона. Когда поздъ тронулся, Конуринъ перекрестился.

— Ни изъ одного города не узжаю съ такимъ удовольствіемъ, какъ изъ этого, проговорилъ онъ.

— Есть чмъ хвалиться! Молчали-бы лучше. Вдь это-же срое невжество и ничего больше, отвчала Глафира Семеновна. — Люди со всхъ сторонъ сюда на отдыхъ собираются, благодарятъ Бога, что попали въ этотъ благословенный край, а вы радуетесь, что узжаете!