Где апельсины зреют

— Простите, но я долженъ удалиться на пароходъ. Капитанъ опасается, какъ-бы на обратномъ пути на насъ не налетѣлъ шквалъ, и посылаетъ меня сдѣлать кой-какія распоряженія на пароходѣ.

— Шквалъ? Что-же это значитъ? — задала вопросъ Глафира Семеновна.

— Да не задулъ бы вѣтеръ и не разыгралась-бы качка. Видите это облако надъ Везувіемъ? Оно очень подозрительно.

Глафира Семеновна слегка поблѣднѣла.

— Неужели будетъ буря? — быстро спросила она.

— Буря не буря, а покачать можетъ. Да вы не пугайтесь. Что вы! Можетъ быть и такъ обойдется.

Контролеръ пожалъ всѣмъ руки и побѣжалъ садиться въ лодку.

А облако надъ Везувіемъ все увеличивалось и увеличивалось. Оно уже закрыло солнце. Голубая вода посѣрѣла. На тихомъ до сего времени морѣ показалась зыбь. Капитанъ быстро исчезъ отъ своего стола. Задулъ вѣтеръ.

— Николай Иванычъ, ужъ не остаться-ли намъ здѣсь на Капри ночевать въ гостинницѣ? — обратилась къ мужу Глафира Семеновна.

— Ну, вотъ еще! Да здѣсь на Капри съ тоски помрешь. Кромѣ того, у насъ взяты на сегодняшній вечеръ билеты въ театръ Санъ-Карло. Нѣтъ, нѣтъ, поѣдемъ въ Неаполь.

— А вдругъ буря? Я бури боюсь.

— Вотъ видишь, видишь. Говорилъ я тебѣ, что не слѣдовало на этотъ Капри ѣздить. Да и ничего на немъ нѣтъ особеннаго. Голубой гротъ — вотъ и все.

— А мало вамъ этого? Мало? Эдакая прелесть Голубой гротъ! Кромѣ того, на пароходѣ я себѣ очень дешево камей накупила, черепаховыхъ гребенокъ. А вѣтка съ апельсинами?

— На ослахъ помотались… проговорилъ заплетающимся языкомъ Конуринъ.

— Ну, насчетъ ословъ-то вы ужъ молчите. Все удовольствіе мнѣ испортили, огрызнулась на него Глафира Семеновна.

— Не я это, милая барынька! не я, а ослы.

А надъ островомъ Капри растянулась уже туча. Накрапывалъ рѣдкій дождь. Ивановы и Конуринъ начали разсчитываться за завтракъ и спѣшили на пароходъ.

— Господи! Пронеси. Ужасно я боюсь бури… шептала Глафира Семеновна.

Они сошли на пристань. Пароходъ давалъ свистки. Столпившіеся пассажиры поспѣшно садились въ лодки и направлялись на пароходъ. На пристани Конуринъ купилъ нѣсколько апельсинныхъ вѣтвей съ плодами и сидѣлъ въ лодкѣ какъ-бы въ апельсинномъ лѣсу. Нитки съ кораллами, купленныя у ребятишекъ на пристани, висѣли у него уже не только на шеѣ, а на плечахъ, на пуговицахъ пиджака. Кораллами была обмотана и шляпа.

— Чего вы дурака-то изъ себя ломаете! Чего вы кораллами обвѣсились! Что это за маскарадъ такой! Снимите ихъ! кричала на него Глафира Семеновна.

— Мѣстные продукты. Своимъ поросятамъ въ Питеръ въ подарокъ свезу, — отвѣчалъ онъ.

Лодку уже изрядно покачивало. Николай Ивановичъ сидѣлъ и кусалъ губы.

— Не слѣдовало на Капри ѣздить, не слѣдовало, кто боится воды, — говорилъ онъ.

Рѣдкій дождь усиливался и у самаго парохода перешелъ въ ливень. Вѣтеръ крѣпчалъ. На пароходъ Глафира Семеновна взбиралась совсѣмъ блѣдная, съ трясущимися губами, и продолжала шептать:

— Господи Боже мой! Да что-же это будетъ, ежели вдругъ буря начнется!

На пароходѣ стоялъ англичанинъ въ шотландскомъ клѣтчатомъ пиджакѣ, показывалъ всѣмъ свой барометръ и таинственно покачивалъ головой.

LXX

Пароходъ снялся съ якоря и направился съ Соренто, куда нужно было высадить нѣсколько пассажировъ. Вѣтеръ и дождь не унимались. Пароходъ качало. Пассажиры забрались въ каюту и сидѣли, уныло посматривая другъ на друга. Очень немногіе бодрились и переходили съ мѣста на мѣсто, придерживаясь за скамейки, столы и стѣны. Дамы сидѣли блѣдныя. Нѣкоторыя сосали лимонъ. Буфетная прислуга бѣгала съ кофейниками и бутылками и предлагала кофе и коньясъ. Англичане сосали коньякъ черезъ соломенку или макали въ него сахаръ. Черномазый буфетный мальчишка опять подскочилъ съ Николаю Ивановичу и Конурину и воскликнулъ:

— Рюссъ… Коньякъ? Вкуснэ…

— Ахъ, чертенокъ! По русски выучился говорить… проговорилъ Конуринъ. — Это это тебя выучилъ? Контролеръ, что-ли? Ну, давай сюда намъ коньяку двѣ рюмки.

— Не пейте, не пейте. Вы ужъ и такъ пьяны, пробормотала Глафира Семеновна.

Блѣдная, какъ полотно, она помѣщалась въ уголкѣ каюты и держала у губъ очищенный апельсинъ, высасывая его по капелькѣ.

— Матушка, мы отъ бури… Въ бурю, говорятъ, коньякъ отлично помогаетъ, отвѣчалъ ей Конуринъ. — Вонъ господа англичане всѣ пьютъ, а они ужъ знаютъ, они торговые мореплаватели.

— Англичане трезвые, англичане другое дѣло.

— Выпей, Глаша, хоть кофейку-то, — предложилъ ей Николай Ивановичъ.

— Отстань. Меня и такъ мутитъ.

— Да вѣдь кофей отъ тошноты помогаетъ.

— Ахъ, не говори ты со мной пожалуйста, не раздражай меня! Просила на Капри остаться до завтра, такъ нѣтъ, понесла тебя нелегкая въ бурю. Подлецъ.

— Да какая-же это буря, голубушка! Вотъ когда я ѣхалъ по Ладожскому озеру въ Сермаксы…

— Молчи. А то я въ тебя швырну апельсиномъ.

— При англійской-то націи да такая бомбардировка? Мерси…

— Прилягте, матушка, голубушка, прилягте на диванчикъ. Можетъ быть легче будетъ, подскочилъ къ ней Конуринъ.

— Прочь! Видѣть я васъ не могу въ этихъ кораллахъ. Что это за дурацкій маскарадъ! Какъ клоунъ какой обвѣсились нитками коралловъ. Постороннихъ то постыдились-бы…