Где будет труп

— Да, милорд, но он об этом не подумает. Он не захочет поднимать шум и, полагаю, все же останется, хотя бы ненадолго. Я тут подумал — не сможем ли мы задержать его по какому-нибудь другому пустяковому поводу. Не знаю, конечно, но на вид он скользкий тип, и не удивлюсь, если отыщется причина для ареста.

И он подмигнул.

— Подставить его хотите, инспектор?

— Боже милостивый, конечно нет, милорд. В этой стране такое невозможно. Но люди то и дело нарушают закон по мелочи. Есть уличные пари, есть нарушение порядка в пьяном виде, а то еще покупка спиртного в неурочное время — всякая всячина, которая порой очень пригождается.

— Вот это да! — восхитился Уимзи. — Впервые на моей памяти кто-то помянул этот закон добром[151].

Что ж, мне пора. Здравствуйте, Уэлдон! Не знал, что вы здесь.

— Не нравится мне все это, — сказал мистер Уэлдон, неопределенно махнув рукой. — Сколько же глупостей люди мелют, а? Дело-то вроде ясное как день, но мать продолжает твердить о большевиках. Коронерским вердиктом ее не проймешь. Женщины! Можно с пеной у рта объяснять им что угодно и доказывать, а они знай блеют свою чепуху. К тому, что они говорят, нельзя относиться серьезно, правда?

— Не все они одинаковы.

— Говорят. Но это говорят те же, кто проповедует эту чепуху насчет равенства. А возьмите мисс Вэйн. Милая девушка, ничего не скажешь, и выглядит пристойно, когда возьмет на себя труд приодеться…

— Что мисс Вэйн? — резко спросил Уимзи. И тут же подумал: «Черт побери эту любовь. Я теряю легкость в общении».

Уэлдон ухмыльнулся:

— Не хочу сказать ничего плохого. Я только вот о чем — возьмите ее показания. Откуда такой девушке знать про кровь и так далее — понимаете, о чем я? Женщинам вечно кажется, что кровь льется ручьями. Начитаются романов. «По локоть в крови». И подобной дряни. Ничем их не убедишь. Видят то, что, как они думают, должны видеть. Понимаете меня?

— Да вы знаток женской психологии, — серьезно ответил Уимзи.

— Уж женщин-то я знаю, — самодовольно кивнул Уэлдон.

— Вы хотите сказать, что они мыслят трюизмами.

— А?

— Избитыми фразами. «Материнская любовь сильнее всего», «собаку и ребенка не обманешь», «не место красит человека, а человек место», «страдание очищает душу» — такая вот болтовня, и не важно, что жизнь подтверждает обратное.

— Э-э-э… да, — ответил Уэлдон. — Я что хочу сказать: они говорят не то, что было на самом деле, а то, что они думают, будто было.

— Я понял, что вы имели в виду.

Уимзи подумал, что если кто-то и грешит повторением штампов, не понимая их смысла, то как раз Уэлдон. Причем он произносит эти волшебные заклинания с гордым видом — явно считает, что сам до них додумался.

— На самом деле вы, кажется, хотите сказать, — продолжил Уимзи, — что на показания мисс Вэйн вообще нельзя полагаться? Вы говорите: «Она слышит крик, находит человека с перерезанным горлом, а рядом с ним — бритву, все это выглядит так, будто он только что покончил с собой, следовательно, она считает само собой разумеющимся, что он только что покончил с собой. Тогда кровь должна еще течь. Поэтому она убеждает себя, что кровь еще текла». Так, что ли?

— Да, так.

— И на этом основании присяжные выносят вердикт «самоубийство». Но мы-то с вами знаем женщин и знаем, что показания мисс Вэйн, скорее всего, неверны. Следовательно, это вполне могло быть убийство. Так?

— Э-э-э… нет, я не это имею в виду, — запротестовал Уэлдон. — Я совершенно уверен, что это самоубийство.

— Тогда чем вы недовольны? Все ведь очевидно. Если бы его убили после двух часов, мисс Вэйн бы увидела убийцу. Она не видела убийцы. Следовательно, это было самоубийство. Версия о самоубийстве держится именно на свидетельстве мисс Вэйн, из показаний которой следует, что жертва умерла после двух часов. Разве не так?

Уэлдон некоторое время сражался с этим удивительным логическим умозаключением, но не сумел обнаружить ни petitio elenchi[152], ни нераспределенного среднего члена, ни ошибочной главной посылки. Его лицо просияло.

— Конечно. Да. Я понял. Ясно как день — это должно быть самоубийство, а показания мисс Вэйн это подтверждают. Значит, она все-таки права.

Этот чудовищный силлогизм еще хуже предыдущего, подумал Уимзи. Человек, способный так рассуждать, не способен рассуждать вовсе. Уимзи сочинил собственный силлогизм.

Человек, совершивший это убийство, не дурак.

Уэлдон дурак.

Следовательно, Уэлдон этого убийства не совершал.

Пока что все звучит здраво. Но тогда почему Уэлдон так беспокоится? Можно предположить, что его тревожит отсутствие прочного алиби на два часа. Это тревожит и самого Уимзи. Лучшие убийцы всегда обзаводятся алиби на время убийства.

Тут его внезапно озарила догадка и, словно прожектор, осветила самые темные уголки разума. Господи боже! Если он прав, Уэлдон — кто угодно, только не дурак. Он один из самых хитроумных преступников, каких только может встретить сыщик. Уимзи вгляделся в упрямое лицо Уэлдона. Возможно ли это? Да, возможно, и замысел почти что удался, не выскочи со своими показаниями Гарриет Вэйн.