Где бы ты ни скрывалась

Мистер Льюис: Позже, в полицейском участке Ланкастера в тот же день на допросе, вы сказали следующее, цитирую: «Она просто проходила по одному расследованию. Когда я ушел, с ней все было нормально. Но в принципе у нее имеются эмоциональные проблемы, нарушена психика». Это было вами сказано?

Ли Брайтман (неразборчиво).

Мистер Нолан: Мистер Брайтман, если можно, погромче.

Ли Брайтман: Да.

Мистер Льюис: Мисс Бейли действительно была причастна к некоему проводимому вами расследованию?

Ли Брайтман: Нет.

Мистер Льюис: У меня больше нет вопросов, ваша честь.

Мистер Нолан: Благодарю вас. Дамы и господа, объявляю перерыв на обед.

Четверг, 21 июня 2001 года

Какая, собственно, разница, в какой день умирать… самый длинный день в году ничем не хуже других. Глядя в небо широко открытыми глазами, Наоми Беннет лежала на дне канавы, кровь, еще сохранявшая ей жизнь, покидала ее двадцатичетырехлетнее тело и впитывалась в грязный песок. То теряя сознание, то ненадолго вновь приходя в себя, Наоми вяло удивлялась иронии судьбы — как странно, что она умрет именно сейчас, после всего, что пережила, когда долгожданная свобода казалась ей такой близкой. И впрямь поразительно, что погибает она от руки единственного мужчины, который действительно любил ее и был так к ней добр. Он стоял сейчас на краю канавы, глядя вниз, его лицо оставалось темным, но солнце весело светило через блестящую зеленую листву, и пляшущие кружевные тени подрагивали на светлых волосах, окружая его голову золотистым нимбом. Он ждал.

Кровь заполнила ее легкие, и она закашлялась. Ярко-алые пузыри вспухли на губах и лопнули, багровая струйка потекла по подбородку.

Он стоял неподвижно и, опершись на лопату, глядел, как сверкающая рубиновая кровь толчками покидает ее тело. Как все-таки красива Наоми — даже в момент смерти она оставалась самой великолепной женщиной из тех, которых он встречал.

Но вот поток крови ослабел, превратившись в тонкий ручеек, и он отвернулся, мельком оглядев пустырь между старым заброшенным заводом с его огромной промышленной зоной и фермерскими полями. Никто сюда не ходит, даже собак здесь не выгуливают, среди куч старого железа, строительного мусора, скопившегося за десятилетия, обросшего сорняками в человеческий рост. Чего тут только нет: мотки старого кабеля, ржавые канистры, истекающие бурой маслянистой жидкостью, — полно всякой дряни. А у рощицы, на краю пустыря, точнее, под тремя раскидистыми липами — глубокая канава, после сильных дождей здесь собирается вода, которая потом стекает к речке, в миле отсюда.

Прошло еще несколько минут.

Все. Умерла.

Порыв ветра растрепал его волосы, и он машинально взглянул на небо сквозь резной свод листвы: с востока надвигались темные дождевые тучи со встрепанными рваными краями.

Он осторожно спустился по крутому обрывистому склону канавы, опираясь на лопату, чтобы не потерять равновесие, встал над телом и с размаху, не колеблясь, вогнал острое лезвие в лоб лежащей перед ним женщины. В первый раз он слегка промахнулся, и штыковая лопата, спружинив, отскочила, но во второй раз послышался глухой треск — череп Наоми раскололся. Тяжко дыша от натуги, он продолжал методично, мерно опуская лопату, дробить кости, выбивать зубы, превращать кожу, кости, мясо в жуткое месиво.

Ну вот, теперь это уже ничем не напоминало Наоми.

Он снова пустил в ход лезвие лопаты, отрезал один за другим пальцы, затем порезал в лоскуты ладони, чтобы не оставить ни единой зацепки для опознания.

Орудуя перепачканной в крови лопатой, он забросал месиво камнями, песком и мусором, покрывавшим дно канавы.

«Грязно сработано, — с досадой отметил он, — кругом кровь».

Но когда он закончил, утирая слезы, не унимавшиеся с того момента, как Наоми (с перерезанным уже горлом) изумленно произнесла его имя, потемневшее небо уронило первые капли дождя.

Среда, 31 октября 2007 года

Я упорно продолжала прокручивать таблицу на экране монитора. Ну что она стоит в дверях? Торчит там уже почти минуту — я же вижу в темном окне ее отражение. На улице опять темно, как странно. Такие короткие стали дни! Когда я утром выходила из дому, тоже была темень.

— Кэти?

Я обернулась:

— Прости, я что-то задумалась. Что?

Эрин, подбоченившись, прислонилась к дверному косяку, рыжие волосы были кое-как собраны в пучок.

— Я спросила, ты ведь уже скоро закончишь?

— Нет, не скоро. А что?

— Ты не забыла, сегодня вечером Эмили устраивает отвальную? Пойдешь?

Я снова уставилась на экран:

— Не знаю, наверное, не получится, мне надо закончить таблицы. Ты иди, иди, не жди меня. Я, может быть, потом забегу ненадолго.

— Ну как хочешь.

Эрин негодующе затопала к выходу, хотя в ее мягких мокасинах топот получался не очень убедительным.