Где место России в истории? [Загадка Дональда Тредголда]

И вот Мадариага, шествуя по их стопам и не желая ничего знать ни о «втором издании крепостного права», ни об опыте скандинавских монархов, сумевших предотвратить в своих странах и разгром аристократии, и тотальное закрепощение крестьянства, свела все это к истории о том, что царь оказался «дегенеративным монстром» Но разве проблема наша в том, что был такой царь на московском престоле, словно бы мы этом не знали? Настоящая загадка Грозного в том, почему именно он оставил по себе страшное долгоиграющее наследие, от которого великая страна и по сей день не может избавиться. Или, как точно сформулировал современный историк Борис Флоря, почему «происшедшие в правление Грозного перемены определили на долгие времена и характер русской государственности и характер русского общества». И как тут обойтись без анализа победы иосифлян в борьбе против православной Реформации, без представления о церковно-помещичьей коалиции, сделавшей возможной истребление крестьянской собственности?

И не то, чтобы де Мадариага обо всем этом не знала. Хотя бы потому, что в индексе ее книги есть все, с кем я здесь спорю и соглашаюсь, а на американское издание первого тома моей трилогии она даже рецензию писала (32). И, следовательно, о существовании проблем, связанных с фигурой Ивана Грозного, проблем, о которых спорили русские историки на протяжении столетий (Иваниана, т.е. рассказ об этом затянувшемся споре, занимает сотни страниц в первом томе трилогии) известно ей все. А де Мадариага их не только игнорирует, хуже того, уверена, что все они ВЫДУМАНЫ русскими историками – из-за ... «комплекса исторической неполноценности».

Я не преувеличиваю. Вот пожалуйста: «Очень возможно, что они [русские историки] говорят об этом по причине комплекса исторической неполноценности, поскольку видят, как запоздала Россия в развитии политических (и социальных) институтов, способных выражать интересы и нужды народа» (33). Что ж, дама храбрая. И впрямь нужен порядочный запас бесстрашия (и бестактности), чтобы зачислить все жаркие споры, в которых «поэты, как Майков, становились историками, а историки, как Костомаров, беллетристами» (34) по ведомству психиатрии.

Не знаю, как ответят на это другие, я отвечу откровенностью на откровенность: для серьезного историка «Иван Грозный» де Мадариаги архаика, не более, чем справочник дел и событий жизни царя. Подновленный, конечно, после Карамзина, но коцептуально не продвинувшийся ни на шаг дальше Кавелина. Другими словами, справочник, который в принципе мог быть составлен еще до Ключевского.

Что ж, остается лишь поздравить А.Н.Сахарова и Н.Н.Борисова с такой отчаянной попутчицей..

В заключение скажу, что, конечно же, не предотвратила Реформация в Северной Европе ни контрнаступления средневековья, ни тирании монархов. Но она создала условия, при которых закрепощение крестьян не стало тотальным и тирания одного параноика не превратилась в вековое самодержавие. Какие угодно безумцы могли появляться там на престолах, но учинить что-либо подобное опричнине, ОТЛУЧИВ СТРАНУ ОТ ЕВРОПЫ, оказалось им не по зубам.

Источник: https://snob.ru/profile/11778/blog/167729

Заметки

[

←1

]

Александр Львович Янов (1930) — советский и американский историк, политолог и публицист. Доктор исторических наук, профессор. Эмигрировал в США, где с 1975 года преподавал русскую историю и политические науки в Техасском университете, Калифорнийском университете, Мичиганском университете, а также Городском университете Нью-Йорка. Опубликовал около 900 статей и эссе в советской, американской, английской, канадской, итальянской, российской, израильской, польской, японской и украинской прессе, а также около 20 книг в пяти странах на четырёх языках.