Где наша не пропадала

Я не врубаюсь: кто, куда, зачем… Она объясняет ситуацию:

– Ни денег, ни паспортов, ни билетов, – говорит. – Были ценными специалистами, а превратились в бичей.

Я никак переключиться не могу, спрашиваю, что делать.

– Извлекать будем! – кричит. – Я уже ведро нашла, осталось только ручку приделать.

Ведро она сперла с пожарного щита: красное с коническим дном. Но чтобы соорудить черпак, нужны гвозди и молоток. Женщину это не заботит. Огляделся. Увидел забор. Отодрал штакетину, вытащил из нее гвозди. Выпрямил как мог. Пока ведро к штакетине камнем приколачивал, пару раз по пальцам угодил. Маялся, калечился и все напрасно. Сортирное очко оказалось уже моего агрегата. Но здесь, кроме себя, винить некого. Мог бы и примерить, перед тем как городить. Пошли на помойку искать какую-нибудь замену. Виктории повезло быстрее. Нашла большую банку из-под селедки. На колу мочало, начинай сначала. Реконструировал черпак. Тонкую жесть пробивать проще. Даже дырки в днище сделал, чтобы жидкость стекала.

Ситуация, кстати, весьма распространенная, многие мужики пострадали. У меня самого бумажник пару раз из заднего кармана выпадал. Правда, не так глубоко и не в такую жижу.

Потерю удалось подцепить с первого раза, но счастье было недолгим. Предмет, который Виктория приняла за бумажник, оказался чужой записной книжкой. У дамы туш с ресниц потекла, а мне пришлось вспомнить, что мой героический дедушка в трудные времена не брезговал профессией золотаря. Кстати, если бы ведро пролезло по габаритам, зачерпнуть им я все равно бы не сумел. Сортир на вечной мерзлоте стоял, и утопить черпак можно было сантиметров на тридцать, а дальше – лед. И еще, чуть не забыл, чтобы мне приятнее дышалось, Виктория соорудила из платка нечто типа респиратора и смочила его духами.

А шеф мой тем временем проснулся, выглянул в окно, увидел возле сортира два привидения и все вспомнил. Пропажа лежала под матрасом. Шеф обрадовался и как порядочный человек пошел сказать нам, что поиски можно прекратить. Виктория увидела его с бумажником в руках, выхватила у меня черпак и ринулась в наступление. Бедолага наутек. Метров двадцать гналась и страшно подумать, во что бы его превратила, если бы не зацепилась черпаком за столб и не упала.

Даже я не сразу осмелился помочь ей подняться.

Подхожу, а она плачет.

Потом встала, выматерилась и повела меня к себе в номер. У нее там спиртишко в заначке был. Без него после таких переживаний нельзя. Выпили и расхохотались.

– Иди, – говорит, – позови этого придурка, а то еще сдохнет от угрызений совести. Да и опохмелить надо.

Отходчивая баба.

Пленник

Не знаю уж, поверите ли? Я, грешным делом, и сам поначалу сомневался, потом вроде перестал. Но лучше я вам расскажу, а вы уж сами решите. Может, и меня образумите.

Возвращался с Севера. В Ярцеве рейс притормозили на четыре часа. Порт забит, дух портяночный крепче перегара, детишки орут, женщины матерятся, у мужиков морды линялые – с тоски очумеешь, и двинул я на бережок отдохнуть от этого дурдома. Подхожу, смотрю – человек возле лодки на бревнышке сидит. Сидитó ну и ладно, прогуливаюсь дальше, а он окликает:

– Купи, парень, лодку, – говорит, – по дешевке отдам.

А куда мне ее? В самолет, что ли, тащить? Хотя «Казанка» почти новенькая, но если по дешевке, значит, ворованную продает. Да и тип слишком подозрительный: в штормовке с чужого плеча, острижен под горшок и бороденка по два кустика на квадратном дециметре, но длинная, как у тибетского монаха, только бичеват он для монаха, а для хипаря – староват.

– А чего лодку-то продаешь? – спрашиваю.

– До Москвы добраться надо и кушать шибко хочется, – говорит. А у самого ресницы от голода трясутся.

У меня в сумке банка свиной тушенки лежала. Так он ее за две минуты без хлеба смолотил. А потом уже рассказал такое, что у меня брови на лоб выползли и больше недели сползти не могли.

Судите сами.