Читаем Где наша не пропадала полностью

Домой заявился, пацаны еще спали. Я тоже прилег, но сна ни в одном глазу. Лежу, танцы вспоминаю, керосиновые лампы, председателеву дочку, тропинку вдоль улицы, лестницу на чердак, а дальше сплошной сумбур, только отдельные слова в передышках да запахи пота и сена. И запах пота, кстати, вспоминался намного волнительнее. Лежу: не то маюсь, не то млею – понять не могу. Наверно, и то, и другое одновременно.

Ребята проснулись, любопытствуют: что да как? Не признаюсь. Проводил, мол, а когда возвращался, заблудился в темноте.

На разнарядке бригадир послал картошку возить. Таскаю мешки на телегу, со счастливой мордой корячусь, а в голове только одно, силюсь вспомнить, как там, на сеновале было. И ничего не получается.

Вечером не утерпел, отправился на место преступления. Знал, что уехала, но вдруг проспала или трактор сломался. На любое бедствие согласен, даже на пожар и землетрясение. От клуба прошел той же тропой, остановился приблизительно там же, где она курила. Увидел лестницу на чердак, обрадовался, как лучшей подруге. Помаячил возле окон. Ничего не высмотрел и на меня никто внимания не обратил. Потом женщина с ведром вышла и к сарайке направилась, наверно, корову доить. Я быстренько на крыльцо и в дверь стучусь. Не отозвалась. Значит, уехала. Надеяться не на что. Хочешь, не хочешь, а надо возвращаться. Поплелся потихоньку, уже за деревню вышел, а ноги не слушаются, словно оставил чего-то. Развернулся. На что надеялся? На последнее авось? Еще раз прогулялся под окнами. Темнеть начало. На прощание дурачку захотелось до лестницы дотронуться. Подошел, попробовал рукой… И совершенно не соображая, зачем и для чего, забрался на чердак. А если бы хозяйка заметила и соседей позвала вора изловить? Что бы я им сказал? Чем бы оправдывался? Но обошлось. Постели на чердаке уже не было. Унесла в избу на зиму. Завалился на сено. Раскинул руки. Закрыл глаза… И заснул без воспоминаний. В общем-то, немудрено после бессонной ночи. Организм молодой, требовательный.

Разбудили петухи. Не сразу сообразил, где нахожусь.

Вот такая вот картошка и такая вот любовь. Нежданная, негаданная.


Я еще и про лен собирался рассказать, как его стелют, поднимают, колотят и молотят. Но после праздничной ночи, что-то не потягивает на разговор о тяжелой и нудной работе.

Кстати, заработали мы за месяц по семь рублей.

Горизонталь

Володька Соловьев называл ее ничертанепонимательной геометрией. Не сам, конечно, придумал, подхватил от кого-то, но выговаривал с чувством – помотала нервишки, потыкала мордой в грязь человека из президиума. Его как передовика устроили в институт, а геометрия эту сделку расстроила. Не далась проклятая. Три года ее долбил, потом плюнул и вернулся к трудовой славе. И мне, когда узнал, что я в институт поступил, советовал не тратить попусту время и здоровье.

Изучали эту науку по книге Посвянского, который в нашем же институте и преподавал. Легендарная личность. Если ему чертеж на зачетах приносили и он замечал пустующее место, сразу же припечатывал туда свою переднюю конечность с растопыренными пальцами и обводил красным карандашом. А лапища у него была больше, чем у скрипача Паганини. С таким пялом в пристенок бы играть – наверняка больше бы заработал, чем лекциями, да, видно, никто вовремя не подсказал. Но Посвянский читал на более серьезных факультетах, а нас просвещал его заместитель. Все знали, что между ними кошка пробежала, но, сдается, не одна даже, а целая дюжина, и все черные. Фамилию заместители я, к сожалению, забыл, но мужик ни в чем профессору не уступал, пожалуй, даже и остроумнее был, вот только учебника своего не имел, приходилось читать лекции по книге любимого недруга. Наверное, поэтому и заверял нас, что начертательная геометрия – самая простая из всех наук, любой дурак в ней за три дня разберется, достаточно усвоить, что такое фронталь, вертикаль и горизонталь… а дальше уже семечки. Рассказывали, будто на экзамене какой-то наивный студент вздумал доказать ему свою правоту и сослался на учебник Посвянского.

– Молодец, – похвалил он, – давай зачетку, а пока я расписываюсь, будь ласков, сходи, открой дверь, а то душно в аудитории.

Студентик на радостях бежит исполнять, а зачетка вслед за ним. Хотел, наверное, чтобы она в дверь вылетела, но промахнулся чуток. Зачетка в косяк ударилась. А девица одна возьми да и заметь:

– Точное попадание в горизонталь.

– Кто сказал? – спрашивает он.

Девица скромничает.

– Если не признаетесь – всем двойки поставлю.

Староста группы, заботясь о коллективе, мужественно показывает на любительницу шуточек. Преподаватель и у нее зачетку требует. Девчонка одной рукой книжку протягивает, другой – слезы по лицу размазывает.

– Ставлю тебе отлично, потому как суть науки на лету усвоила, – говорит на полном серьезе.

И не обманул. Вывел пять баллов и в зачетке, и в ведомости.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне / Детективы