Где наша не пропадала

Петуховы – люди пестрые, но одна общая черта в нашем расхристанном роду все-таки держится – мы не любим жаловаться на жизнь. Я, разумеется, не самый яркий листик на этом дереве, но в излишнюю скромность впадать не собираюсь. Короче, не стал говорить старикам про неприятности с левыми эсерами, внушил им, что все экзамены сдал и заработал стипендию. Однако желудок мой, как соловей, его баснями не накормишь. И устроился я ночным директором на стройбазу. Нет, не сторожем. Начальник прочитал мое заявление и почему-то не нашел ни одной ошибки, а, главное, завитушки на росписи моей очень ему понравились, и он решил, что человеку с таким красивым автографом можно доверить должность диспетчера.

Принимал ночные грузы, сдавал под охрану сторожихи Романовны и заполнял всякие там накладные, а за это получал семьдесят два целковых. Можно даже сказать, что я все-таки поскромничал, когда врал старикам про стипендию – зарплата перекрывала не только повышенную, но и Ленинскую. А работенка – не бей лежачего Кстати, почему лежачих надо бить – до сих пор не понимаю, но это к делу не относится, короче, непыльная работенка и непотная.

Месяц отдиректорствовал, и наступило Восьмое марта – любимый день мужчин и двойной тариф для тех, кто в море и на зимовках. Я принес «огнетушитель» портвейна, Романовна – закусить. Сидим выпиваем за здоровье женщин вообще и Романовны, в частности, она это очень даже заслужила. Всю молодость партизанила в белорусских лесах, потеряла там двух мужей и собственноручно застрелила одного полицая. Полицаев она не любила, но еще сильнее не любила бухгалтеров, не могла простить, что с нее, заслуженной партизанки, высчитывали за бездетность. Если бы эти клуши из бухгалтерии поморозили бы свои задницы в землянках, даже не две зимы, а хотя бы неделю, тогда бы подумали, у кого и за что надо высчитывать. Налили по второй. Гость на пороге – дядя Коля, муж Романовны. Глянул на стол, и строгость на лицо надвинулась.

– Маловато, матка, одной-то на троих, или как ты думаешь? – спрашивает и вроде как размышляет, стоит к нам заходить или нет.

Романовна без лишних слов плюшку накинула и – в лавку.

Он дверь за бабкой прикрыл и говорит:

– Ученая она у меня. Но учил. Долго, паря, учил.

Я полагал, что он сразу же за стакан схватится, а он, как будто и не было ничего на столе, для начала фуфайку снял, потом дровишек в печку подкинул, пачку «Прибоя» достал, мне предложил. Я в ту пору еще не баловался, отказался. Он на корточки перед печкой присел, головешку достал, прикурил от нее, окурок тоже в топку выбросил, чтобы добро не пропадало. И только после этого на бутылку кивнул – наливай, мол. Подсаживался к стакану долго, степенность соблюдал, а маханул одним глотком, да так быстро, что я даже здоровья ветерану пожелать не успел. Хотя этого добра ему хватало, пусть и немцы зарились на его здоровьишко, и наши пытались поубавить – мужику все нипочем. Даром что пенсионер, а любому молодому фору даст. Выпил, закурил и начал рассказывать, как бабку свою воспитывал.

Перед тем как на пенсию уйти, она штукатуром работала, квартиру однокомнатную получила, мебелишку завела, и радиола имелась, и телевизор – скучно одной-то. А он заявился из Норильска на родину, где никакой родни не осталось: кто умер, кто потерялся. Я в ту пору еще не знал, что Норильск строили не комсомольцы-добровольцы, и не знал, как наших солдатиков после плена встречали. Я не знал, а он считал, что пользы от таких знаний немного, он меня житейской мудрости решил учить.

Сошелся он с Романовной не потому, что у нее квартира имелась, он это несколько раз повторил, сошелся исключительно по любви. Очень ему понравилось, что она в партизанах воевала. Лесные ягоды всегда ароматнее садовых, целебнее и ухода не требуют. Так же и партизанки, если сравнивать их с женщинами из регулярной армии. Захочет дед после баньки, как Суворов учил, Романовна никогда не против, у нее, на всякий пожарный, всегда запас имелся. И сама за компанию сядет, пусть граммульку, но уважит. С бутылочкой и телевизор интереснее смотрится. Хорошо жили. Да не шибко-то любят у нас, когда кто-нибудь хорошо жить начинает. Соседка, завидущая натура, своего мужика удержать не сумела и Романовну принялась подзуживать. Пьет, дескать, много твой примак. И затуманила мозги. Приходит дед в расстроенных чувствах после проигрыша в домино и со всей простотой и душевностью просит:

– Дай, матка, рублевку на «гнилушку».

«Гнилушкой» в ту пору фруктово-ягодное вино называли, кое-где его во фруктово-выгодное перекрестили, потому что стоило оно девяносто две копейки вместе с посудой. Попросил, значит, со всей вежливостью и уважением, а она ему:

– Денег нет, Коленька, и вообще пить вредно, давай лучше телевизор посмотрим.