Где наша не пропадала

Меня еда арканом окружила
И обдает эпической угрозой…

Но это мало помогало. Есть все равно хотелось. «Вот, — думал я, — хорошо бы съесть сейчас космическую пилюлю, о которой говорил лектор, — проглотил ее не разжевывая и ходи сытым целую неделю». За этими раздумьями меня и застал Кукушкин. По его лицу, довольному и веселому, я понял, что он был на каком-то пиру.

— Пойдем! — сказал Кукушкин коротко.

И я последовал за ним.

Столовая помещалась через дорогу от большого Гопа. Там мы подавали буфетчице карточку и сорок копеек. Она выстригала талоны, выдавала порцию хлеба и железный жетончик. Жетончики мы подавали в окошечко на кухню и получали тарелку супа и тарелку макарон.

На этот раз Кукушкин подвел меня прямо к окошечку.

— Ты можешь съесть два обеда сразу?

— Да! — ответил я.

И он подал в окошко три железных жетончика. Я съел две тарелки супа и две тарелки макарон. Кукушкин к супу не притронулся, а макароны ел нехотя. Он был сыт. Я тоже был сыт. А когда человек сыт, он становится добрым и общительным, у него возникает желание делать добрые дела.

И мы начали делать добрые дела.

— Где ты взял жетон? — спросил я Кукушкина.

И он повел меня в клуб. Мы сели на те же места, на которых сидели во время лекции. И Кукушкин взглядом указал на стул, стоявший передо мной. На спинке стула был приколочен двумя маленькими гвоздиками железный жетончик с инвентарным номером. Это был обед. Обеды были везде. Они были на спинках стульев и на ножках столов, на шкафах и люстрах, на койках и тумбочках. Мы наковыряли их штук по двадцать. Мы были щедрыми. Кукушкин дал три жетона даже Веньке Кузину и, видимо, показал ему, где и как они добываются. Венька сказал Кольке Бляхману. Колька Бляхман решил заработать на этом деле и стал спекулировать жетонами на обед. Он совершенно обнаглел и торговал этими железками прямо в столовой во время обеденного перерыва и, конечно, засыпался.

На этот раз «фермер» действительно раскололся. Он выдал нас. Мы с Кукушкиным повесили носы. Только теперь нам стало ясно, что мы наделали.

Нас вызвал к себе Иван Иванович Баландин.

Мы были готовы к какой угодно расплате. Мы сами приготовили себя к позору и раскаянию. Мы робко переступили порог директорского кабинета и, по приглашению директора, уселись напротив него в мягкие стулья. Если бы вы знали, сколько раскаленных иголок было в этих стульях!

Иван Иванович взглянул на нас из-под маленьких очков в железной оправе, поправил плетеный поясок на косоворотке и уселся напротив нас.

Иван Иванович начал издалека.

— Так вот, орлы боевые, служил я в Ивановском полку в Чапаевской дивизии…

Мы и сами знали, что Иван Иванович был старым большевиком и служил в Чапаевской дивизии. Городской музей находился рядом с нашей школой. В музее висел портрет Ивана Ивановича, и под портретом черным по белому были описаны все его подвиги.

— На переправе через реку Кинель меня ранило, и я попал в госпиталь. Я провалялся там около года, а когда меня выписали и поставили на ноги, довелось мне служить в Кремле, в личной охране Владимира Ильича Ленина.

Эта сторона жизни Ивана Ивановича нам была неизвестна.

— И поставил меня наш караульный начальник на пост номер двадцать семь, около дверей личной квартиры товарища Ленина. Ленин только что начал поправляться тогда после покушения на его жизнь. И начальник караула строго-настрого наказал мне следить в оба, быть бдительным. Да я и сам понимал, что мне доверили. И вот стою я на своем посту и смотрю в оба — проявляю бдительность. И вот дверь тихонько раскрывается и выходит из двери сам товарищ Ленин. Взглянул он на меня быстрым взглядом и сказал: «Здравствуйте, товарищ!» Я встал по команде смирно. Пошел он по коридору в свой совнаркомовский кабинет, а минут через пять идет обратно, прижимая к груди здоровой рукой папку с бумагами. Останавливается снова возле меня и спрашивает, что я тут делаю.

Я ответил:

— Охраняю вождя мировой революции товарища Ленина.

— А я и есть товарищ Ленин.

— Знаю, Владимир Ильич, что вы Ленин.

— А как вас звать? — спрашивает он меня.

— Баландин!

— Ну вот и познакомились, — сказал Ленин и ушел к себе. А я стою да посматриваю.

Минут через двадцать выходит товарищ Ленин опять и приглашает меня к себе чаю попить.

— Нельзя, Владимир Ильич, — говорю я. — Я товарища Ленина охраняю.

— Ну, мы его вместе охранять будем, никуда он от нас не денется.

И что тогда такое случилось со мной, не помню. Забыл я свой революционный долг, забыл наказ своего караульного начальника и пошел за Владимиром Ильичей в его квартиру. Сидим, чай пьем да разговариваем.

— Замечательный народ, — говорит Владимир Ильич, — ивановские ткачи, первыми в революцию пошли! Первыми показали образец Советской власти.

И эти слова мне как маслом но сердцу. И забываю я окончательно, что я часовой…

И мы с Кукушкиным, слушая Ивана Ивановича, начинаем забывать, зачем он нас вызвал. А Иван Иванович продолжает: