Где наша не пропадала

Когда мы разгрузились в Ленинграде и тронулись бесконечным потоком по темным улицам, Кукушкину пришлось вести Пирамиду в поводу, а седло положить на хозяйственную повозку Доброговечера. Добрыйвечер пытался даже пристроить Пирамиду в Ленинграде, но это ему не удалось. Кукушкину было жаль своего злополучного коня, превратившегося в кобылу, и он вел его понуро, но не злился на него.

— Со всяким человеком грех бывает, а с конем и подавно, — сказал он, пожимая плечами, Щеглову-Щеголихину.

Наш политрук всем своим видом старался оправдать свою отчаянно красивую фамилию. Он был высок ростом и крепок в кости. Шинель перетянута портупеями, каракулевая шапка лихо заломлена набок. Шпоры на его хромовых сапогах светились и позвякивали. За голенище правого сапога был засунут карандашик. Икры его были тугими, как футбольный мяч, и голенища облегали их плотно, как лекало. Наш политрук сидел на своем Жаре, как Медный всадник, торжественно и свободно. Он не носил полушубка и валенок, не надевал ватных штанов и фуфайки. Он как бы говорил нам: «Смотрите, мне не холодно».

А мороз стоял такой, что из бутылок вылетали пробки.

Мы прошли колонной через Белоостров и в обгорелом и запорошенном лесу остановились на первый привал. Мы вырыли землянки. Из пустых бочек наделали печей и развели огонь. Мы подбрасывали в костры дополнительные заряды пороха в шелковых мешочках, которые нашли на привале, и грелись. Мы протирали снаряды и укладывали их в снарядные ящики. Над нами пролетали «ястребки», оставляя на высоком небе белые полоски. Где-то за лесом глухо грохотала артиллерия. Впереди был бой. Для боя человеку нужна сила. Для силы требуется обед.

У нас был обеденный час, и Федотов кормил свою батарею, разливая у походной кухни по объемистым котелкам наваристый борщ. Очередь перед кухней подходила к концу.

Расседланные Пирамида и Министр стояли рядом, привязанные к стволу расщепленной ели, с торбами на мордах и жевали овес. Шерсть на наших конях отросла и покрылась инеем. Пирамида заржала. Министр перестал жевать и повернулся к Пирамиде. Кукушкин оставил недоеденный борщ и направился к коням. Он наломал лапнику и накидал его на снег. Пирамида легла.

Через полчаса появился жеребенок. Он был рыжим с белой лысиной на лбу, и Министр посмотрел на него, как в зеркало. Жеребенок дрожал мелкой дрожью, пытаясь захватить губами вымя матери. Пирамида не могла облизать его сразу, и шерсть на жеребенке смерзлась.

Кукушкин растер жеребенка водкой и побежал за попоной к Добромувечеру.

Кукушкина остановил капитан Милай. Милай знал толк в конях. Он был настоящим кавалеристом. Он понимал, что нет на свете верности выше верности коня. Поэтому он сказал Кукушкину коротко:

— Не мучай жеребенка!

Кукушкин взял жеребенка на руки и пошел подальше в лес, подальше от наших глаз и глаз Пирамиды.

Из густого ельничка раздался сухой щелчок выстрела. Пирамида заржала тонко и пронзительно и беспомощно натянула повода, силясь оторваться от дерева.

Вечером Кукушкин отправил треугольное письмо Тоне. В нем он рассказал о первой смерти на войне.

Г л а в а д в а д ц а т ь п е р в а я ХРАБРЕЙШИЙ ПОГИБАЕТ ПЕРВЫМ

Молодость не нуждается в снотворном.

Хорошо спится с устатку. Особенно яростно спится на войне. Приятно спать на кровати под хрустящей прохладной простыней. Еще лучше спать на душистом сене под самой крышей сарая, но слаще всего спится под брюхом коня.

Этот метод мы переняли у Кукушкина. Следуя его примеру, мы рубили лапник, настилали его на снег и клали коней. Потник из-под седла служил нам матрацем, полушубки одеялами, теплый живот коня — нагретой стенкой лежанки.

Но спать нам приходилось только урывками. Наш полк ввели в бой, и мы застряли в глубоком болотном снегу перед линией укрепления. Застряли мы основательно и вторую неделю, коченея в снегу, не могли стронуться с места.

Хорошо было нашим огневикам. Батарея била с закрытых позиций, и туда залетали только редкие случайные снаряды. Огневики устроили себе землянки и могли

в перерывах между залпами греться сколько душе угодно. В федотовской кухне был всегда горячий борщ и кипяток.

Взвод разведки с капитаном Милаем или лейтенантом Пушковым бессменно дежурил на передке. Наш наблюдательный пункт был устроен в расщелине между огромными валунами. Мы туда пробирались ночью ползком по обледенелой канаве. Через щель между валунами нам открывался отличный сектор наблюдения. Нас трудно было достать минами, а пулеметный и винтовочный огонь для нас был не опасен вовсе.

Прямо перед нами был дот с тремя амбразурами по фронту. Финны жили там в тепле и уюте, потому что из трубы над дотом всегда курился дымок. Дот контролировал всю открытую перед ним болотину, на которой застрял наш полк.

Все сугробы вокруг дота были перерыты снарядами нашей батареи и авиабомбами, а он стоял хоть бы что и огрызался короткими очередями пулеметов и скорострельных пушек.