Где наша не пропадала

Воронка дядя Саша оставил у себя. У него не было лошади. Трехрядку продали на базаре на похороны. А дом стоял сиротливо пустой и только три тоненькие березки, посаженные Мотей, шелестели в палисаднике о чем-то вечном и грустном легкими желтеющими листьями.

Пусто было Кукушкину. Очень пусто. Он жил в каком-то полузабытьи и, по ошибке называя тетю Полю «мамой», забивался потом на печку и всхлипывал.

Г л а в а ч е т в е р т а я, СОВСЕМ НЕ РАЙСКАЯ

Хоть и большая была у тети Поли семья и достатков было немного, но стал Кукушкин для нее вроде родного сына и за столом сидел, орудуя ложкой наравне со всеми.

Дядя Саша сапожничал. Он латал старые калишки и сапоги и подшивал валенки. В избе всегда пахло кислым запахом сыромятины и потом.

Кукушкин стал помогать дяде Саше наваривать концы, всучивать щетину, а потом и сам научился подшивать валенки.

Летом было лучше. Можно было собирать щавель и заячий кисель — кисловатую лесную траву, похожую на заячий след. Потом поспевали ягоды, репа и горох, а потом картошка, — и живот не урчал от голода.

Как-то дяде Саше за работу принесли бычью ногу. И тетя Поля сварила студень. Кукушкин никогда его не пробовал. Он показался ему очень вкусным. Кукушкин спросил тетю Полю, где она его достала.

— Это кусок райского облака после дождя за Перетужиной упал, вот я его и подобрала.

— А где этот рай находится? — спросил Кукушкин.

И тетя Поля, как умела, рассказала ему о рае.

— Там, на небесах, — сказала тетя Поля, — на белом-белом облаке сидит бог Иисус Христос, а вокруг него летают ангелы и играют на гармошках и скрипках; а перед ним стоит стол, и чего-чего только нет на этом столе: и яблоки, и груши, и белый хлеб с изюмом.

— И молоко? — спросил Кукушкин.

— И молоко, — подтвердила тетя Поля.

— И студень?

— Да ешь сколько хочешь — целый серебряный противень.

Но сколько Кукушкин потом ни бегал после дождя по окрестным перелескам и пустырям, а студня так и не нашел. Очевидно, он падал в какое-то другое место.

Ровесников мальчишек в деревне у него не было. И он подружился со своей троюродной сестренкой Танюшкой. Они вместе собирали щавель и ягоды, выслеживали птичьи гнезда, ходили за грибами и пололи огород.

Разлад в эту дружбу пришел неожиданно.

В дом, где родился Кукушкин, где он жил с отцом и матерью, вселилась семья Кузиных. Их было трое, этих Кузиных: Игнат Кузин — печник, его жена Матрена и сын, ровесник Кукушкина, Венька, вертлявый черноголовый мальчишка, все время бахвалившийся, что он «сегодня ел пеклеванный хлеб с изюмом и с молоком». Кукушкин невзлюбил Веньку только за то, что он жил в его доме. Сам-то он не знал, что дом тоже продали.

Он однажды сказал Веньке:

— Вот вырасту, женюсь на Танюшке и выгоню вас из моего дома.

— Дожидайся! Папка тебе таких накладет!

— Да я тогда его одним мизинцем!

И началась драка. Венька с расквашенным носом побежал жаловаться матери. Тетка Матрена подвязала узелком платок и пошла к тете Поле просить, чтобы та «выдрала своего безродного шаромыжника».

— Ладно уж, — сказала тетя Поля, — перед сном выдеру, — и ласково гладила Кукушкина по голове.

Кукушкин вместе с Танюшкой решили сварить варенье. От каждого вечернего чая стали откладывать они по маленькому кусочку сахару. Хранили они сахар под сараем, в красивой коробке из-под папирос «Сафо». Когда коробка была почти полной, а тетя Поля пообещала Кукушкину кастрюлю, — сахар пропал. Словно его корова языком слизала вместе с коробкой. Кукушкин подумал сначала, что это сделала Танюшка. Потом увидел в окне у Кузиных приметную коробку «Сафо» и затаил обиду на Веньку крепкую и надолго.

Когда тете Поле было уже совсем невтерпеж от бесконечных забот по хозяйству, она присаживалась на лавку, устало опустив руки, и тихо, полушепотом, говорила:

— Господи, боже мой, и в кого я такая несчастная!

— В кого я такой несчастный? — повторил про себя Кукушкин и, сверкнув пятками, побежал на речку Молохту.

Он сел на мостки, с которых черпали воду и полоскали белье, спустил ноги в воду и стал болтать ими, ни о чем не думая. Пришла тетя Поля, присела рядом с Кукушкиным и принялась прополаскивать вылинявшие и залатанные платьишки и рубашонки.

— Ты что тут делаешь? — спросила она Кукушкина.

— Сижу.

— Подвинься хоть немного, наказанье господне.

Кукушкин подвинулся и стал смотреть в тихую прозрачную воду. Мостки были сделаны около глубокого бочага. У правого берега, там, где бил родничок, на быстром течении чуть шевелилась осока. Изумрудная стрекоза не-

подвижно сидела на камышинке. Камышинка вместе с неподвижной стрекозой отражалась в воде. Кукушкин загляделся на это отражение. Потом рядом с перевернутой в бочажке камышинкой он увидел белое-белое облако. И ему показалось, что на этом облаке и есть рай, где сидит сам бог — и перед ним стоит громадный противень со студнем, а вокруг него летают ангелы и играют на гармошках. При этом у Кукушкина приятно защекотало под ложечкой и сладкий комок подкатился к горлу. Кукушкин даже услышал игру на гармошке.

Не долго думая, он встал и прыгнул в воду.