Где ночует зимний ветер

— Вставай, Фисана! — сказала проводница, разбудив меня утром следующего дня. — Чай пить пора. Всех напоила в вагоне. Ты одна осталась да старичок в пятом купе. Принести чаю?

— Два стакана можно?

— Пей хоть все пять. Мне не жалко.

Иван Сидорович сошел ночью в Печоре. Тамара и Елизавета Прокофьевна сидели на своих местах, улыбались, поздоровались со мной, перебивая одна другую:

— Ну и крепко ты спала, Фисана. Иван Сидорович не хотел тебя будить. Велел пожелать тебе счастья и успеха в экспедиции.

— С добрым утром! Выспалась?

— Спасибо. Ох, и отоспалась за все дни! — Я потянулась. Удивленно уставилась на проводницу: у нее на верхней губе нарисованы углем усы. Не смогла удержать улыбку и громко прыснула:

— Ты чего, студентка? — спросила проводница, готовая тоже засмеяться.

— Усы у тебя выросли, — ответила я.

Девушка испуганно извлекла из кармана белой куртки, надетой на китель, круглое зеркальце. Посмотрелась в него и расхохоталась.

— В самом деле усы. Здесь не только с усами будешь ходить, — сказала она весело, вертясь перед зеркальцем, — а и борода вырастет, пока температуру нагонишь. Знаешь, сколько сейчас градусов?

— Нет.

— Тридцать градусов на улице. Сто раз шуровала котел, а он даже не фырчит. В вагоне холодно. — Она подула. Над губами повисло облачко белого пара. — Чаем тебя напою, соня, а потом раздам всем пассажирам по второму одеялу. В прошлом году в соседнем вагоне один командировочный чуть ноги не отморозил.

Я посмотрела на окно. Все стекло затянуло толстым слоем льда. Длинные стрелы искрившихся снежных звездочек ползли вверх. Я приподнялась на руках. Продула в льдышке глазок. За маленьким кусочком чистого стекла лежала белая равнина. Ветер срывал снег и гнал его перед собой по застругам бугров, сухой и колючий.

Я испуганно сжалась: показалось, что ледяное дыхание мороза вошло к нам в вагон и достало меня. Потерла руками холодные уши, кончик носа. «Неужели здесь можно жить и работать?» — подумала я.

Посмотрела на веточку сирени. Вечером поставила ее в пустую бутылку. Налила воды. Хотела подольше сохранить мамин подарок. Веточка стояла поникшая, листья пожелтели и свернулись, цветы осыпались.

Я не могла отвести глаз от сирени, заставить себя думать о чем-нибудь другом. Она сразу погибла от мороза, а что будет со мной? Не хотела себя расстраивать, гнала мысли прочь. Но спокойствие не приходило. «Может быть, я зря поддалась уговору Дяди Степы, зря согласилась ехать на Север? Как-нибудь пережила бы все свои неприятности в Москве».

Из крана в умывальнике не лилась вода — замерзла. Проводница протянула мне кружку с теплой водой. Воды хватило, чтобы только почистить зубы и чуть-чуть протереть глаза.

За окном искрился ослепительно белый снег. На него невозможно смотреть, слезы заливали глаза. Это первое знакомство с Севером. «А что ждет меня впереди, когда придется ступить на снег? — мучительно думала я, обхватив стакан с чаем и грея об него руки. — А может, лучше остаться в вагоне? Никуда не выходить! Купить билет и махнуть назад в Москву? Нет. Я уже раз спасовала. Не пошла на завод. Подведу Дядю Степу. Она поверила в меня… Что сказал бы Иван Сидорович?.. Назвал бы дезертиром».

— Анфиса, ты легко одета, — задумчиво сказала Елизавета Прокофьевна и покачала головой, уставившись на мой лыжный костюм, скользнув взглядом по ботинкам на толстой подошве. — Шуба у тебя есть? Теплая овчинная шуба? Валенки взяла? У нас зима. А разберется пурга! Другой раз целую неделю метет. И без хлеба насидишься, чего только не бывает.

— Нет у меня шубы. — Я повернулась и посмотрела на женщин. У Елизаветы Прокофьевны и Тамары на ногах меховые унты, головы покрыты пуховыми платками. Скоро и я стану такой же матрешкой!

— Мне Дядя Степа валенки предлагала, но я их не взяла. В Москве весна, тепло сейчас!

— Заладила, Москва, у нас в Москве, — перебила меня бесцеремонно Тамара. — В Крыму еще жарче. Почему об этом не вспомнила? Там и море Черное. А едешь ты на Север, и у нас еще намерзнешься. Нос сто раз успеешь отморозить. В июне начнет снег таять, реки вскрываться и ручейки заговорят под снегом.

— Неслух ты, девка, — покачала головой Елизавета Прокофьевна. — Валенки ты зря не взяла. Без ног останешься. На Севере за один день сто перемен. Бывает, в июне снег метет, а в другой раз так запуржит в июле, прямо зима. В августе всегда белые мухи прилетают, а в сентябре снег ложится.

— Так рано? А когда же у вас лето?

— Сама считай, — засмеялась Тамара весело. Ямочки на щеках ее сразу стали глубокими. — Пишут, что два с половиной месяца у нас лето. Ты два месяца отбрось, останется одна половинка. Это точно. Если пятнадцать дней выпадут хороших за лето — слава богу! Придет время, поживешь еще в куропачьем чуме!

— В каком чуме?

— В куропачьем, — пояснила словоохотливая женщина. — Так принято говорить о ночевке в снегу. Куропатки в снегу ночуют.

— А вы ночевали?

— Пришлось один раз.

— Не замерзли?

— Почему? Я была в малице, — улыбнулась Тамара, вспомнив свою ночевку в снегу. — Хорошо спала. Один рукав под голову положила, вторым укрылась, тепло было…