Читаем Где ночует зимний ветер полностью

— Как ты можешь?.. Не надо нам никакого Кузьмы Егоровича. — Я взглянула на фотокарточку папы, висящую на стене. — У меня был папа… мой папа! Как ты могла так решить? Как могла?.. Как ты можешь… предать свою любовь… изменить папе… его памяти!

Я упала на диван, прижалась к подушке, заплакала навзрыд. «Нет у меня никого… нет у меня матери… совсем одна, одна на этом свете!».

Выбежала из дома, громко хлопнув дверью. Шел дождь. Капли били по лужам, пузыря воду. Я долго бродила по ночным улицам, не находя успокоения…

Мерзкая погода. Вспомнила пословицу: «Хороший хозяин собаку не выгонит на улицу». В этой истине нетрудно убедиться, пожив с нами на сто десятом. Третий день дождь со снегом. После мороза задул южный ветер. Черные тучи задавили поселок — ни одного просвета. Одно спасение — огромная печка на кухне. Ее обтертые красные кирпичи — источник тепла и радости. Огонь собрал всех в маленькую комнату. Сидим тесно, вперемешку — геологи, рабочие.

Я тише мышки-норушки. Сижу, стараюсь не дышать. Приглядываюсь к геологам, мысленно отыскивая свое место в партии.

На плите фырчит чайник, нагоняя сон. Геологи неторопливо отхлебывают из своих кружек дегтярного цвета кипяток, разговаривают, спорят. Мне интересно их слушать. Я, к стыду своему, почти ничего не знаю об их профессии. Разговор о горах, минералах и будущих маршрутах. Как они много знают! Порой мне начинало казаться, что они явились из другого мира, куда вход разрешен по особым пропускам. А пропуск не квадратная синенькая картонка, а знания!

Рядом со мной вздыхали девчонки. Неизвестно, что расстроило их: плохая погода или другая какая причина? Но повариха и радистка в жизни уже нашли место. Придет время, и Вера станет зоотехником, а Ольга, если захочет, может пойти в Институт связи. А я кем буду? Пока недоучка. На завод не попала. Здесь не поймешь кто.

Александр Савельевич обложился аэрофотографиями и старательно их изучал. Смотрела и я глянцевые отпечатки. Белый цвет — снег на горах, вершинах и склонах; черные линии — трещины и разломы. Им нет числа. Они разбегались во все стороны, причудливо крутились, похожие на ползущих змей.

Повертела фотографии, но ничего не поняла. А геологи, часами не отрываясь от снимков, что-то находили. Разбирали каждую черточку, изгиб разлома, сосредоточенно хмурили брови.

Два Бориса устроились на одном ящике из-под тушенки. Боб Большой держал снимок и разглядывал его через лупу.

— Разломчик, — говорил он, причмокивая губами, словно сосал вкусную конфету. — Красотища!

Передал снимок своему товарищу. Боб Маленький посмотрел и от радости начал потирать руки:

— Да это всем разломчикам разломчик! Красотища!

Геологи склонились над картой. Головы их угрожающе наклонены вперед, словно надумали бодаться.

Я, улыбаясь, смотрела на них. Шевелила губами и не могла отвязаться от четверостишия: «Два барана на мосту…».

— Ты чего развеселилась? — спросила меня Вера.

— Да так!

Аверьян Гущин покосился на меня. Он нашел олений рог и старательно распиливал его, чтобы делать ручки для ножей. Перед ним — десяток кусков, но ему все мало. Интересно узнать, зачем Аверьяну столько ножей? Но мысли мои снова занял Александр Савельевич. На него я могу смотреть часами. Он нетороплив и малоразговорчив. Но я оценила особую силу его взгляда. Посмотрел — и понятно, что сказали его спокойные серые глаза: светлые — попросили, потемнели — потребовали сделать, почернели — приказывали. Он посмотрел на меня. Глаза потемнели.

Пока Вера не догадалась, я пододвинула чайник ближе к конфорке, чтобы закипел.

Александр Савельевич работал увлеченно. Если ему не напомнить, он забудет, что хотел попросить. Вкус я его изучила: в кружку надо утопить шесть кусков сахара, пододвинуть сухарей. Черные сухари для него.

Чайник напомнил о себе. Крышка заплясала, а из узкого носика вырвались брызги воды и облако пара.

Первым протянул мне свою кружку Лешка Цыпленков. Но я сделала вид, что не заметила его. Удивилась, что его до сих пор не разорвало от выпитой воды: по моим подсчетам сегодня он выпил не меньше десяти кружек.

— Александр Савельевич, давайте налью. Чайник закипел!

— Плесни, Детский сад, немного!

Володька Бугор не прочь, чтобы за ним поухаживали. Мне кажется, он понравился Оле, но она скрытная. Одинаково ласково смотрела на Бугра и на Боба Большого.

Президент из ящиков устроил себе стол. Старательно что-то переписывал из толстой книги в тетрадь с клеенчатой корочкой.

— Александр Савельевич, вы вчера не ответили на мой вопрос, — сказала Ольга. — Если бы пришлось начинать жизнь сначала, кем бы вы стали?

— Геологом, — не задумываясь, ответил он. — Геологом. — Повернулся и посмотрел на всех, словно изучая нас. — Разве неинтересно идти впереди людей для их счастья? А мы идем вперед. Разведываем и открываем новые месторождения. Отдаем людям уголь, нефть, железо и золото.

— Как Данко! — тихо прошептала я одними губами. — Идти впереди людей.

Начальник отряда услышал меня.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза
Тонкий профиль
Тонкий профиль

«Тонкий профиль» — повесть, родившаяся в результате многолетних наблюдений писателя за жизнью большого уральского завода. Герои книги — люди труда, славные представители наших трубопрокатчиков.Повесть остросюжетна. За конфликтом производственным стоит конфликт нравственный. Что правильнее — внести лишь небольшие изменения в технологию и за счет них добиться временных успехов или, преодолев трудности, реконструировать цехи и надолго выйти на рубеж передовых? Этот вопрос оказывается краеугольным для определения позиций героев повести. На нем проверяются их характеры, устремления, нравственные начала.Книга строго документальна в своей основе. Композиция повествования потребовала лишь некоторого хронологического смещения событий, а острые жизненные конфликты — замены нескольких фамилий на вымышленные.

Анатолий Михайлович Медников

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза